Греховная связь

Справа над ним высилась громада скалы „Мать и Дитя“. За ней тянулись выглянувшие на свет Божий из-за отлива камни чуть поменьше, которые европейские поселенцы окрестили „Падшими Ангелами“. Роберт осторожно пробирался между ними, стараясь ступать на песок. В соседней бухте под прикрытием большого камня на пляжном полотенце сидела в обществе транзистора Алли.

Глаза ее излучали приветливое тепло, которого ему так не хватало сегодня. Не ожидая приглашения, он бесцеремонно опустился рядом.

— Совсем одна, Алли? Вы не знали, что мы здесь, на другой стороне, в бухте Крушения? Могли бы к нам присоединиться.

— Я видела, когда вы пришли. — В лучах заходящего солнца она была белой, розовой и золотой — падший ангел, невольно подумалось ему, — и дышала легко и тихо, словно котенок. — Но не знала, будете ли вы рады моему появлению. Вот и решила побыть одна, раз нельзя с вами. — Она смотрела на него в упор.

— И не хотела отдохнуть со своими, — он тщательно подбирал слово, — друзьями?

Глаза ее вспыхнули.

— Это не мои друзья! Просто шахтеры — невежественные свиньи — они только и могут, что пить и лапать. В гробу я видала такие компании. — Она сердито наклонилась вперед и стала ногою чертить на песке медленные круги. Ему вдруг вспомнился тот странный сон, когда он занимался любовью с незнакомой женщиной, и та вот такими же круговыми движениями ласкала его…

Его буквально завораживало каждое ее движение. Ноги у нее были длинные, стройные, коричневые от загара, с солью и песком; своими маленькими ручками она ритмично водила вверх и вниз по бедрам, как будто от этого зависела ее жизнь. Алли вновь посмотрела ему прямо в глаза своим открытым, доверчивым взглядом:

— Если нельзя быть с людьми, с которыми хочется — лучше оставаться одной.

Волевым усилием Роберт отвел взгляд и постарался отвлечься.

— Но в твоем возрасте…

— В моем возрасте, — перебила она, снова бросив при этом на него свой странный взгляд. — Готова поклясться, вам тоже хотелось бы побыть одному. Беда в том, что не дают.

Это была правда.

— Мне и сейчас хочется, — признался он, в который раз чувствуя, что эта девушка каким-то непонятным образом захватывает его врасплох. — Конечно, я многое хотел бы сделать прямо сейчас в своем кабинете. Но это, думаю, только потому, что я новенький в церкви и приходе. Ну, кроме того, я впервые здесь служу самостоятельно, а для этого многое приходится придумывать; на мне большая ответственность…

И снова это прозвучало фальшиво — не то, чтобы совершенная ложь, но просто не совсем правда — не вся правда.

Алли смотрела на него.

— Так здорово остаться одному, наедине с собственными мыслями, — просто сказала она.

— Но мы нуждаемся в людях, Алли, — заметил он, стараясь поддержать разговор. — Чтобы было кому помочь нам в жизни — научить чему следует. Вот, например, твои уроки вождения. Ты делаешь заметные успехи. Скоро сможешь сдать экзамены и получить права, без всяких сложностей, я надеюсь. Вот как люди помогают друг другу!

— Не все люди, — она наклонилась в его сторону. — Только вы. От вас я могу научиться всему на свете.

У него перехватило дыхание. Что она хотела этим сказать?

Будь на ее месте Дженис Писли или даже Ноэллин Фоли, он бы подумал, что это заигрывание — но Алли?..

Словно читая его мысли, она вдруг опять стала ребенком.

— Хотите винограда? — подмигнула она ему и указала на сумку.

Роберт взглянул на нее. Девушка извлекла гроздь винограда и, открыв рот, оторвала одну ягоду снизу.

— Берите. Вкусно!

— Спасибо.

Рука и плечо, пальцы, разрывающие грозди и кладущие ягоды ему на ладонь, — все было золотым, глянцево-коричневым с тончайшим пушком волосков, вспыхивающих как настоящая позолота… На лице выступали пятна соли, а обычно летучие пряди белокурых волос свисали по спине толстыми тяжелыми жгутами. От нее пахло морем. Что-то переполняло его сердце, и он почувствовал возбуждение, настоящее физическое возбуждение, как ни трудно было в это поверить.

— Вам нравится быть священником?

Вопрос застиг его врасплох своей резкостью, будто удар в солнечное сплетение. Он посмотрел на Алли. Ее глаза сверкали, как серо-голубые кусочки льда, и уклониться от их вопроса было невозможно.

— Даже не знаю. Это был мой свободный выбор — но я не уверен, что здесь уместно говорить „нравится-не нравится“…

— Как будто это не совсем подходящая работа для мужчины — если позволено будет спросить?

Он снова задумался.

— Никогда не узнаешь и не поймешь, пока не спросишь, Алли, — выдавил он наконец.

— Есть еще один вопрос. — Она помолчала, обдумывая, как далеко можно заходить. — А священники — они такие же, как другие мужчины?

— Ну конечно, совсем такие же.

— Такие же? Это значит, пьянство, драки, матерщина, вранье, воровство — все что душе угодно?

Ее презрительный тон озадачил его.