Греховный поцелуй

– Я подумал, что если напишу тебя одетой, то смогу повесить портрет на виду и буду им любоваться. Если, конечно, меня не приговорят за убийство.

– Никогда. – Она сунула ему в руки обрывок газеты. – За этим я и пришла к тебе. Я знаю, кто убил лорда Хедерингтона.

Он отбросил кисть и взял у нее листок бумаги.

– В самом деле? Кто?

– Франсина Радерфорд. Она беременна от Хедерингтона. – Эванджелина жестом указала на обрывок газеты в его руке: – Прочти эту статью, и ты поймешь. Бенедикт уже приказал заложить их карету, но Сьюзен позаботится о том, чтобы она не уехала. А я прибежала сказать тебе.

Сердце Гэвина бешено забилось. Постой! Если можно не опасаться виселицы, это означает… это означает…

– Постой, – сказал он умоляюще, привлекая Эванджелину в объятия. – Не покидай меня. Не уезжай. То, что я сказал прошлой ночью, правда. Я хочу… Подожди меня. Я сейчас вернусь. Только хочу убедиться, что Франсина не улизнет до приезда судейских.

Он прижался к ее губам поцелуем и выпустил из объятий. Но только на мгновение. Слава святым! Если Франсина будет арестована, он сможет выполнить все обещания, которые так хотел дать Эванджелине прошлой ночью.

– Я буду ждать твоего возвращения, – пообещала она, улыбнувшись. – Откровенно говоря, мысль об отъезде вызывает у меня желание утопиться в ближайшей реке.

По его рукам пробежала дрожь. Не успев задуматься над своими словами, он сказал:

– Так погиб мой отец.

Эванджелина побледнела:

– О нет. Я не собиралась… я думала о карете… и знала, что ты ничего с ней не сделал, но…

– Я во всем виноват.

? Что?

Эванджелина отступила на шаг и остановилась, безвольно опустив руки.

Он содрогнулся и решил все ей рассказать.

– Помнишь, моя сестра упомянула о моей любви к скачкам?

Она кивнула, хмурясь. В глазах ее застыл страх.

Черт возьми! Он не хотел ей рассказывать об этом… но она заслуживала правдивого признания. Она должна была услышать его от него, а не питаться слухами и видениями.

Он испустил долгий вздох:

– Мне было семнадцать лет. Я проводил каникулы дома. Приказ отца «позаботиться о моей безопасности» я воспринял как еще одну попытку управлять моей жизнью. Он хотел меня лишить возможности участвовать в скачках? Отлично. Как только он отвернулся, я умчался в его уже заложенной карете. Один. Бесшабашный. Я услышал тошнотворный скрип, заставил лошадей остановиться, спрыгнул на землю. Удивительно, что я не погиб тогда же на месте. Еще четверть часа, и передняя ось разломилась бы пополам. При той скорости, с которой неслась карета, я был обречен.

Голова Эванджелины склонилась к плечу, выражение ее лица было смутным.

– Судя по всем отзывам, ты был неисправимым дьяволенком, но я не вижу, как твое безрассудство могло сделать из тебя убийцу.

– Моей первой ошибкой было то, что я поссорился с отцом на глазах слуг и брата с сестрой. Я кричал, что он не может заставить меня делать то, что я не хочу, и что он пожалеет, если попытается. Второй моей ошибкой было то, что я не обратил внимания на запрет отца, продиктованный лучшими намерениями, и умчался сломя голову в его карете. Моей третьей ошибкой…

Она положила теплую руку на его плечо, нежно его погладила:

– И что же стало твоей третьей ошибкой?

– Я не сказал ему о сломанной оси, – произнес Гэвин, откашлявшись, потому что слова не шли у него с языка. – Я знал, что карета в опасном состоянии, и не сказал ни слова. Не смог. Я знал, что отец придет в ярость.

Он закрыл глаза, чтобы отгородиться от воспоминаний, но это не подействовало.

Когда он снова их открыл, лицо Эванджелины было искажено ужасом.

– Я хотел на следующее утро заменить сломанную ось. Я не знал, что отец с матерью собираются уехать из дома и ужинать в другом месте. Карета ждала их. Она была готова. Если бы я задумался, мог бы понять, вспомнить. Но я не думал.

Он с трудом сглотнул.

– И это случилось.

Эванджелина прижала руку ко рту и, бледная, прислонилась к стене.

– Вот так, – заставил он себя продолжать, – всего через час после нашей громкой ссоры отец с матерью выехали из дома в сумерках, направляясь к смертельной ловушке. Они были настолько возмущены мной, что даже не захотели попрощаться, и потому я не знал об их отъезде, пока не услышал крики.

Он громко и судорожно вздохнул:

– Мою мать выбросило из коляски. Она умерла на моих руках. Отец вместе с каретой и лошадьми перевалился через парапет и упал в реку.

Эванджелина выглядела больной.

– Люди говорят… – продолжал он.

О Господи! Одному Богу известно, что они говорят. Он дал им пищу для сплетен.

– К рассвету о трагедии стало известно всем, как и о моей дурацкой угрозе. Первое, что сделал мой брат, унаследовав титул виконта, – выгнал меня. Я не мог его винить.

Эванджелина покачала головой, слепо нащупала дверь и, спотыкаясь, вышла в коридор.

Гэвин в ужасе замер. Он сказал ей правду, и теперь она была в таком же ужасе, как все остальные. Гэвин предупреждал ее, что он скверный человек. Предупреждал!

Гэвин сунул в карман сложенную в несколько раз бумагу и побежал следом за ней.