Греки и иррациональное

Что же было причиной отказа — конь или всадник? Лично я думаю, что конь — другими словами, те иррациональные элементы в человеческой природе, которые управляют, без нашего знания об этом, и нашим поведением, и большей частью того, что мы считаем своим мышлением. И если я прав в своем предположении, я могу видеть в нем и основания для надежды. Как продемонстрировали эти главы, люди, ставшие творцами первого европейского рационализма, никогда — вплоть до эллинистической эпохи — не являлись «чистыми» рационалистами: иначе говоря, они глубоко и образно понимали силу, чудо и опасности иррационального. Но они могли описывать то, что происходило за порогом сознания, только мифологически или символически; они еще не обладали инструментом ни для его понимания, ни для контроля за ним. В эпоху эллинизма слишком многие из них сделали фатальную ошибку, думая, что могут игнорировать иррациональное. Современный же человек начинает обретать подобный инструмент. Последний все еще далек от совершенства, и не всегда его держит опытная рука; во многих областях, включая историю,[947] его возможности и ограничения все еще нуждаются в проверке. Тем не менее вселяет надежду, что если мы используем его мудро, то сможем лучше понять сущность нашего коня; что, лучше поняв его, мы будем более искусны в преодолении его страхов; и что, преодолев страх, конь и всадник сделают в один прекрасный момент решающий прыжок, и сделают его успешно.

Приложение I. Менады [948]

«В искусстве, а также в поэзии представление об этих диких состояниях экстаза являлось, по-видимому, лишь игрой воображения, ибо в прозаической литературе содержится очень немного исторических свидетельств о женщинах, которые устраивали праздничные процессии[949] под открытым небом. Подобный род деятельности достаточно чужд духу затворничества — обычному уделу женщин в Греции... Праздники вакханок проводились главным образом на Парнасе». Так высказывается Сэндис во введении к своему великолепному изданию «Вакханок». С другой стороны, Диодор говорит (4. 3), что «во многих греческих государствах конгрегации (βακχεία) женщин собираются раз в два года, причем незамужним девушкам позволяется носить тирс и участвовать в процессиях наряду с замужними женщинами'(συνενθουσιάζειν)». Со времен Сэндиса были обнаружены и другие античные письменные свидетельства, которые подтвердили правоту наблюдения Диодора. Мы знаем теперь, что подобные фестивали-биеннале (τριετηρίδες) проводились в Фивах, Опе, Мелосе, Пергаме, Приене, Родосе; и они засвидетельствованы в Элее Аркадской Павсанием, в Митилене — Элианом, на Крите — Фирмиком Матерном.[950] Их характер может сильно варьироваться от места к месту, но мы едва ли усомнимся в том, что они обычно включали в себя женские оргии, экстатического или квазиэкстатического типа, описываемые Диодором, которые часто, если не всегда, сопровождались ночными орибасиями, т. е. танцами в горах. Этот странный ритуал, описываемый в «Вакханках» и практикуемый женскими союзами в Дельфах вплоть до времен Плутарха, отправлялся, конечно же, повсеместно: в Милете жрица Диониса еще в конце эллинистической эпохи[951] уводила женщин в горы; в Эритрее название Мимантобатес само говорит об орибасиях на горе Мимов.[952] Сам Дионис есть орейос (Festus, р. 182), орейманес (Truph. 370), орескиос, оурефойтес (Anth. Pal. 9. 524); и Страбон, рассматривая дионисийские и другие родственные мистериальные культы, говорит в целом о τάς ορειβασίας τών περί τό θείον σπουδαζόντων [о «скитаниях по горам ревностных служителей богов и самих богов»] (10. 3. 23). Старейшая литературная аллюзия — в гомеровском «Гимне Деметры», 386: ήϊς' ήΰτεμαινάς όρος κατά δάσκιον ϋλης [«ринулась, словно менада в горах по тенистому лесу»].