Греки и иррациональное

Орибасии устраивались ночью, в период зимнего солнцестояния, происходя подчас в довольно суровых и рискованных условиях: Павсаний[953] говорит, что в Дельфах женщины забирались на самую вершину Парнаса (а это 8000 футов высоты); Плутарх[954] описывает случай, происшедший, видимо, при его жизни, когда группа, в которой он находился, была остановлена снежным бураном, и им пришлось возвращаться, — а когда они вернулись, их одежды были тверды от мороза, как доски. Какова же была цель практики? Многие народы устраивают танцы, посвященные сбору урожая, основываясь на принципах симпатической магии. Но такие танцы повсеместно устраиваются каждый год, подобно тому как каждый год созревает урожай, и не проводятся раз в два-три года, как орибасии; время их проведения — весна, а не зима; и их сцена — плодородные земли, а не голые вершины гор. Поздние греческие авторы считали, что танцы в Дельфах отмечают некие события: они танцуют, сообщает Диодор (4. 3), «в память о тех менадах, которые, говорят, были в древние времена связаны с богом». Возможно, он прав в отношении своего собственного времени; но ритуал обычно древнее мифа, посредством которого он истолковывается, и имеет более глубокие психологические корни. Наверняка было время, когда менады (фиады или вакханки) действительно становились на несколько часов или дней тем, на что указывало их имя, — дикими женщинами, человеческая природа которых временно вытеснялась какой-то другой. Было ли так во дни Еврипида, нам неизвестно; дельфийская традиция, зафиксированная Плутархом,[955] утверждает, что этот ритуал совершенно трансформировал личность, как это утверждали и в IV столетии; впрочем, свидетельства очень слабы, и характер личностных изменений не совсем ясен. Существуют, однако, параллельные феномены в других культурах, которые могут помочь нам понять смысл парода «Вакханок» и наказания Агавы.

Во многих обществах — возможно, во всех — есть люди, которым, как считает Олдос Хаксли, «ритуальные танцы приносят такие религиозные переживания, которые кажутся им более удовлетворительными и убедительными, чем любые другие... Через танец им легче получить знание о божественном».[956] Г-н Хаксли думает, что христианство совершило ошибку, когда оно позволило танцу стать полностью светским,[957] потому что, говоря словами магометанского святого, «тот, кто знает силу танца, пребывает в Господе». Но сила танца — опасная сила. Подобно другим видам отрешенности от себя, его легче начать, чем кончить. В необычайном плясовом сумасшествии, которое периодически охватывало Европу с XIV по XVII вв., люди плясали буквально до упаду, подобно танцору из «Вакханок» (136) или плясуну с одной берлинской вазы (no. 2471),[958] и лежали без сознания, часто прямо под ногами пляшущих товарищей.[959] Подобные вещи чрезвычайно заразительны. Как замечает в «Вакханках» (778) Пенфей, это распространяется, словно лесной пожар. Желание танцевать охватывает людей бессознательно: например, в Льеже в 1374 г., после того как некоторые одержимые пришли в город и полунагими, с гирляндами на головах, стали танцевать в честь св. Иоанна, «многие люди, на вид вполне здравые, внезапно оказались обуянными демонами и присоединились к плясунам»; эти люди оставили свои дома и семьи, подобно фиванкам в пьесе; даже юные девы оборвали свои связи с семьей и подругами и ушли вместе с пляшущими.[960] Против подобной мании «ни юный, ни старый», сообщает один источник из Италии XVII в., «совершенно не может устоять; даже девяностолетние старики при звуках тарантеллы отбрасывали свои костыли, как если бы некое магическое вещество, восстанавливающее юность и энергию, потекло вдруг в их жилах, заставляя их присоединяться к самым неистовым танцорам».[961] Так вновь и вновь повторялось то, что Еврипид описал в «Вакханках», в сцене с Кадмом и Тиресием, и подтверждалось замечание поэта (206 сл.), что Дионису покорны все возрасты. Даже скептики, подобные Агаве, иногда против своей воли заражались этой манией, что шло вразрез с их убеждениями.[962] В Эльзасе в XV и XVI столетиях считали, что плясовое безумие могло быть наслано на какую-нибудь жертву с целью причинить ей страдание.[963] В некоторых случаях искусственная одержимость появлялась вновь через регулярные интервалы, возрастая в интенсивности ко дню св. Иоанна или св. Витта, после чего все постепенно возвращалось на круги своя;[964] в то же время в Италии периодическое «лечение» страдающих музыкой и экстатическими танцами, по-видимому, выросло впоследствии в ежегодное празднество.[965]