Они устроились у окна в баре Стейнера на Первой Вест-стрит и заказали два бокала холодного «Уильяма Рэндольфа Херста». Подошла официантка — лама с косичками, перевязанными красными и белыми ленточками, и медным колокольчиком на шее.
— Желаете посмотреть меню? — спросила она высоким скрипучим голосом, исходящим из самой глубины горла. — Наше блюдо дня — седло седла в мараскине.
Джек помотал головой.
— Спасибо, не надо. Только два пива.
Официантка устремила на него взгляд своих узких золотистых глаз.
— Вы выглядите немного расстроенным, мой друг. Простите, если лезу не в своё дело.
— Проблемы зеркального характера, — сказал Пуни Пуни.
— О, мне очень жаль. У моего племянника тоже были такие проблемы. Он потерял двух дочерей.
Джек поднял на неё глаза.
— Он пытался их вернуть?
Официантка затрясла головой, и колокольчик у неё на шее зазвенел:
— А что делать? Раз уж они пропали — значит, пропали.
— А он никогда не думал о том, чтобы уйти вслед за ними?
— Я вас не понимаю.
— Он никогда не думал о том, чтобы самому пройти сквозь зеркало и попробовать спасти их?
Официантка снова затрясла головой:
— У него осталась жена и ещё пятеро детей, о которых надо заботиться.
— И что же он сделал?
— В конце концов, он разбил зеркало. Не мог больше выносить плача своих малюток.
Когда она ушла, Джек и Пуни Пуни молча принялись за пиво. Наконец, Пуни Пуни вытер рот тыльной стороной руки и сказал:
— Вы всерьёз задумались об этом, не так ли?
— А что ещё я могу сделать, Пу? Я люблю её. Я не могу просто взять и бросить её там.
— Даже если вам удастся проникнуть в зеркало, то как вы выберетесь обратно?
— Значит, придётся остаться жить там.
Пуни Пуни крепко сжал руки Джека.
— Когда любимая падает с высокой башни, даже фламинго не под силу спасти её, а ведь фламинго умеют летать.
Той ночью Джек сидел на краю кровати, глядя в зеркало, словно неудачливый предсказатель будущего. За окном, на берегу океана, сверкали огни города, словно Камелот.
— Жаклин… — сказал он как можно тише, будто не хотел нарушить её покой.
Он вспомнил день их знакомства. Сидя в дамском седле, она ехала на белой корове по полю подсолнухов под небом цвета бронзы, отполированной до блеска. На голове у неё были остатки свадебного торта, сама она была завёрнута в белую камчатную скатерть, край которой шлейфом тащился по земле.
Он остановился и прикрыл глаза рукой от солнца. Он приехал в Напа, Калифорния, к своему другу Осмонду, и вместе с ним посетил винодельню Мамма, где выпил две бутылки ледяного «Кювье Напа», изготовленного способом
— Прошу прощения! — крикнул он, хотя она была всего в трёх метрах от него, не дальше. — Вы не подскажете, как мне добраться до Янтвилла?
Первой заговорила корова:
— Извините, — со вздохом произнесла она с явно французским акцентом, — но я никогда раньше не бывала в этих местах, — она медленно перевела взгляд своих чёрных блестящих глаз из стороны в сторону, оглядывая поле подсолнухов. — Откровенно говоря, я нигде раньше не бывала.
Но Жаклин рассмеялась и сказала:
— Не беспокойтесь, я покажу вам дорогу!
Она соскользнула с седла, подошла к Джеку и остановилась совсем рядом с ним. Скатерть чуть приспустилась, и он увидел, что одежды под ней нет.
— Вам ведь вовсе не обязательно ехать в Янтвилл, не так ли? — спросила она. Духи у неё были очень насыщенные, головокружительный аромат лилии. — Теперь уже нет?
— У вас на голове торт, или я перебрал с выпивкой?
— Да, торт… Сегодня я должна была выйти замуж, но передумала.
Джек покачнулся, моргнул и огляделся вокруг. Одни подсолнухи до самого горизонта, ни единой живой души.
— Подержите-ка, — сказала Жаклин.
Она протянула ему уголок скатерти и начала кружиться, кружиться, подняв вверх руки, слой за слоем разворачивая ткань. Наконец, она осталась совершенно обнажённой, за исключением свадебного торта на голове и изящных белых кружевных сапожек на высокой шпильке. Джек не сомневался, что это всего лишь галлюцинация. Слишком жарко и слишком много
Фигура у Жаклин была потрясающая, почти непропорциональная, не такая, как у обычных девушек. Широкие плечи, большая грудь, тончайшая талия и узкие бедра. Её кожа цвета тёмной карамели блестела от лосьона. От тёплого ветерка, покачивающего подсолнухи, соски её набухли и затвердели.
— Сегодня я должна была закрепить свой брачный союз, — сказала она. — Но поскольку жениха у меня больше нет…
— За кого вы должны были выйти?
— За француза. Но я не захотела.
Джек облизнул пересохшие от жары и алкоголя губы. Жаклин нежно положила руку ему на плечо и сказала:
— Вы не окажете мне честь?
— Какую ещё честь?
Она повернулась к нему спиной, наклонилась, обеими руками раздвинула ягодицы. Он стоял и смотрел на узкое отверстие ануса и пухлые гладкие половые губы. Она раздвинула их так широко, что он видел, какая розовая, влажная и блестящая она внутри.
— Ну? — спросила она, выждав некоторое время. — Чего же вы ждёте?
— Я…
Корова на секунду перестала жевать цветок: