Грэм Мастертон. Рассказы

Заведение было не из лучших, но зато тёплым. А ещё была рыба с жареной картошкой на ужин, который я разделил с двумя коммивояжёрами, матерью-одиночкой и её сопливым вертлявым мальчишкой в засаленных штанах, а также с отставным полковником, у которого были щетинистые усы, пиджак с кожаными заплатками на рукавах и привычка откашливаться со звуком, напоминавшим артиллерийскую канонаду.

Барабан не гремел, поп его не отпел — просто тело на вал отнесли мы.

Утром дождь ещё шёл, но я все равно побрёл по серебристо-серым улицам в поисках Джона Драммонда. Наткнулся я на него совершенно случайно, в пивнухе на углу Ривер-роуд, где он сидел в каком-то закутке с нетронутой кружкой пива и опустошённым наполовину пакетиком хрустящего картофеля. Он непрерывно курил, глядя в пустоту.

Он очень похудел по сравнению с тем временем, когда я его видел в последний раз, и его седеющие волосы были сильно спутаны. Он немного напоминал постаревшего Пита Тауншенда. На нем были чёрные штаны в обтяжку и огромная чёрная кожаная куртка с неимоверным количеством молний и висюлек. На лацкане у него был значок с тремя парами бегущих ног и надписью «Тур бегунов 1986».

Я поставил своё пиво рядом с его стаканом и придвинул стул. Он даже не взглянул на меня.

— Джон? — окликнул я не слишком уверенно.

Он скользнул по мне взглядом и прищурился.

— Джон, я — Чарли. Чарли Гуд. Ты меня помнишь?

— Чарли Гуд? — тупо переспросил он. Потом очень медленно, словно узнавание проникало в его сознание, словно камешек, опускающийся в патоку, он заговорил:

— Ча-а-арли Гуд! Реально! Чарли Гуд! Как твоё ничего, чувак? Я же тебя не видел с… А когда я тебя в последний раз видел?

— На острове Уайт.

— Точно. Остров Уайт. Мать твою.

Я отпил немного пива и отёр губы тыльной стороной ладони.

— Я тебя со вчерашнего дня ищу, — сообщил я ему.

Он затянулся окурком сигареты, потом её потушил. Он

ничего не ответил, даже казалось, будто он меня не слышит.

— Даже сам не знаю, зачем, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежней. — Штука в том, что Джими меня попросил.

— Джими тебя попросил?

— Глупо звучит, верно? — произнёс я, деланно улыбаясь. — Но я с ним встретился в Ноттингем-Хилл. Он ещё жив.

Джон достал ещё одну сигарету и прикурил от дешёвой пластмассовой зажигалки. Теперь он не сводил с меня глаз.

Я сказал уже серьёзнее:

— Он пытался попасть в старую обитель Моники. Он не сказал зачем. Дело в том, что он узнал, что ты там жил ка- кое-то время, после того как он… в общем, когда его там не стало. Он сказал, чтобы я тебя нашёл. Сказал, что это крайне важно. Не спрашивай меня почему.

Джон выдохнул дым.

— Ты видел Джими, и Джими сказал, чтобы ты меня нашёл?

— Именно так. Я понимаю, это выглядит глупо.

— Нет, Чарли. Это не выглядит глупо.

Я подождал, пока он ещё что-нибудь скажет — объяснит, что происходит, — но он не хотел или не мог. Он сидел, курил, потягивал пиво и иногда приговаривал: «Джими тебя попросил, о мать твою». Или напевал кусок из какой-нибудь старой песни Джими.

В конце концов он осушил стакан, поднялся и сказал:

— Пойдём, Чарли. Тебе лучше увидеть, в чем тут дело.

Джон, сутулый, с тощими ногами, повёл меня по дождю.

Мы перешли Ривер-роуд и вошли в Арун-тирейс, где длинной вереницей стояли небольшие викторианские коттеджи с шиферными крышами и выложенными майоликой крылечками. От кустов воняло кошачьей мочой, а в ветках болтались мокрые пачки из-под сигарет. Джон толкнул калитку дома 17 под названием «Каледонский» и открыл дверь своим ключом. В доме было сумрачно и полно всяких фенечек: миниатюрный корабельный штурвал с заделанным в него барометром, гипсовый бюст седого араба с соколом на плече, огромная уродливая ваза, заполненная выкрашенной в розовый цвет пампасной травой.

— Моя комната наверху, — сказал он и начал первым подниматься по лестнице с невероятно крутыми ступеньками, покрытыми ветхой красной дорожкой. Мы добрались до площадки, и он открыл дверь небольшой жилой комнаты — простой, холодной британской спальни с вышитым покрывалом на кровати, полированным шкафом и плиткой. Единственным признаком того, что это жильё одного из лучших рок-гитаристов после Эрика Клэптона, был блестящий чёрный «Фендер Страт» с отпечатками пальцев по всей поверхности.

Джон выдвинул убогое плетёное кресло с продавленным сиденьем.

— Чувствуй себя как дома, — сказал он мне, а сам уселся на край кровати и снова достал свои сигареты.

Я боязливо присел, чувствуя себя так, словно сижу на дне высохшего колодца. Я наблюдал, как он снова прикуривает и нервно затягивается. Он выглядел все более возбуждённым, и я не мог понять почему.

Но через некоторое время он заговорил низким, безжизненным голосом.