Грэм Мастертон. Рассказы

Ни Дэвид, ни Бонни никогда не видели, чтобы человеческое тело было так распотрошено. Это был кошмарный сад ужасающих овощей: печень блестела, словно баклажаны, кишки лежали грудами, словно кочаны цветной капусты, лёгкие походили на разбитые тыквы.

Из всех этих груд кожи, костей и требухи, из всего того, что осталось от тел убитых жертв, отец Дэвида сотворил другую женщину. Конечно, она не была такой красивой, как Катя Ардонна… Он выбрал лучшие куски из тел шести женщин, чтобы воссоздать красоту жены, сделать её вновь такой, какой помнил.

Но эта другая женщина тоже оказалась достаточно представительной. И она дала ему возможность отточить своё искусство наложения швов и опробовать некоторые новые идеи в соединении нервных волокон.

И она была оживлена так же, как Катя Ардонна, — шесть убитых жертв соединились в одну живую женщину.

Несколько последних фотографий в альбоме запечатлели, как пришивались пальцы женщины, как срасталась кожа над разрезами там, где были пришиты ноги.

На самом последнем снимке с нового лица женщины сняли бинты. Оно было покрыто синяками, выражение оставалось отсутствующим, а глаза ещё ничего не видели. Но с острым, тошнотворным чувством жалости и отвращения они увидели ужасное, перекошенное лицо тёти Розмари.

Перевод: Юлия Никифорова

Ковёр

Graham Masterton, «Rug», 1994

Два дня спустя в семидесяти пяти километрах отсюда в антикварный магазин, что стоит неподалёку от Бадденштурма, возведённого в тринадцатом веке в городе соборов Мюнстере, вошла высокая женщина. Громко зазвенел дёрнувшийся на пружине колокольчик; утреннее солнце осветило рогатые оленьи головы и витрины с чучелами лисиц.

Из-за шторы, куря сигарету, вышел хозяин магазина. Женщина стояла спиной к свету, так что ему трудно было разглядеть её лицо.

— Ich möchte eine Reisedecke, — сказала она.

— Eine Reisedecke, gnädige Frau?

— Ja. Ich möchte ein Wolfshaut.

— Ein Wolfshaut? Das ist rar.[39] Очень трудно найти, понимаете?

— Да, понимаю. Но вы сможете найти его для меня, верно?

— Ich weiss nicht.[40] Постараюсь.

Женщина достала маленький чёрный кошелёк, расстегнула его и протянула хозяину аккуратно свёрнутую тысячу немецких марок.

— Задаток, — сказала она. — Depositum. Если вы найдёте для меня ковёр из волчьей шкуры, я заплачу ещё. Гораздо больше.

На обороте одной из его визитных карточек она записала номер телефона, подула, чтобы высушить чернила, и подала ему.

— Не подведите меня, — сказала она.

Но когда она покинула магазин (колокольчик все ещё звенел), хозяин долго стоял в задумчивости. Потом открыл один из стоявших под прилавком ящиков и вынул из него тёмный тусклый коготь. Твёрдый как сталь, с серебряным отливом.

Не так уж часто люди ищут волчьи шкуры, но когда такое случается, то они обычно доведены до полного отчаяния, от чего становятся необыкновенно уязвимыми. И все же ему следует поинтриговать. Следует поводить её за нос. Обнадёживать. Заставить поверить в то, что здесь она наконец-то нашла человека, которому можно доверять.

Тогда придёт время расплаты: дерево, молоток, сердце.

Выйдя из магазина, женщина не оглянулась. А если бы и оглянулась, то могла не понять значения его названия. В конце концов, просто один зверь передавал свою жестокость следующему; не заботясь ни об именах, ни о наследстве, ни о супружеских клятвах. Не было ничего важнее шкуры, мохнатой волчьей шкуры, придававшей всему смысл.

А назывался магазин «Бремке: искусный охотник», и занимался он не только произведениями искусства и охотничьими реликвиями, но и беспощадным преследованием самих охотников.

Джон нашёл волка на третий день, когда все уехали в Падерборн на пробные лошадиные забеги. Он сослался на боль в ушах (боль в ушах всегда самая лучшая отговорка, поскольку никто не может доказать, есть она у тебя на самом деле или нет, к тому же при этом никто не запрещает тебе читать и слушать радио). Хотя, признаться, он уже скучал по дому, и ему ничего не хотелось делать, кроме как сидеть в одиночестве и тосковать о маме.

Смит-Барнетты были к нему очень добры. Миссис Смит-Барнетт всегда целовала его перед сном, а их дочери Пенни и Вероника делали все возможное, чтобы вовлечь его во все свои дела. Но беда заключалась в том, что он был слишком печален, чтобы веселиться, к тому же он избегал сочувственного к себе отношения, потому что от него к горлу подступал ужасный мучительный комок, подобный морскому ежу, а глаза наполнялись слезами.