Гремландия (СИ)

Она отыскала это место еще в детстве, когда сама училась в Университете и, будучи отличницей, но далеко не прилежной девочкой, могла позволить себе прогулять пару скучных лекций, посвятив это время чтению очередной увлекательной книги. И в этом она была не первой. Проникнув на этот чердак, для чего потребовалось забраться с открытой общей веранды четвертого этажа корпуса на крышу, цепляясь за овитую плющом лепнину, затем, балансируя на покатой крыше, пройти в другое крыло здания и там залезть в маленькое круглое окошко, Сибил обнаружила здесь тайничок с книгами, незаконченным дневником и потрепанной фотографией двух молодых людей, чьи лица уже было практически невозможно различить. Из дневника Сибил поняла, что когда-то в этом месте пряталась другая студентка, такая же любительница книг, как и сама Сибил, а на фотографии были запечатлены ее родители, которых эта девочка, по-видимому, лишилась в очень раннем возрасте. И хоть она никогда не представлялась, читая мысли, изложенные на бумаге, Сибил поняла и узнала эту незнакомку так, как могла бы узнать свою лучшую подругу, если бы таковая у нее была. Сирота, воспитанница Университета, белая ворона среди своих сверстников, эта девочка была так сильно похожа на саму Сибил, что той первое время страстно хотелось отыскать эту незнакомку, поговорить с ней, признаться, что она все прочла, что поняла каждое слово и каждую мысль и что ей самой хочется стольким поделиться. Но найти ее не представлялось возможным, а на сам чердак никто кроме Сибил так и не являлся, из чего она сделала вывод, что эта таинственная девочка, должно быть, давно покинула Университета, уступив свое тайное место другой одинокой студентке, ищущей уединения. И тогда Сибил продолжила вести ее дневник, дополняя его своими мыслями, и с теплотой думая о том, что когда-нибудь, когда она станет взрослой и покинет Университет, другая студентка найдет это место и прочтет ее записи. Но вот она взрослая, снова здесь, нашла дневник и поняла, что никто за эти годы его так и не коснулся. Возможно, время еще не пришло.

С тех пор, как Сибил бывала здесь в последний раз, в ее тайном месте ничего словно и не изменилось. Тот же запах пыли и древесины, те же нагромождения старой мебели, зачастую поломанной и ненужной: столы, стулья, шкафы и кресла. В одном из таких кресел, с порванной красной обивкой и без правой ножки, отсутствие которой было компенсировано стопкой старых учебников, Сибил и сидела, глядя, как гуляют студенты в парке внизу, как кружатся пылинки в проникающих сквозь окно лучах солнца, и читая очередную книгу или делая записи в дневнике. Теперь Сибил примостилась там же, с наслаждением окунувшись в мысли самой себя из далекого прошлого, уносящие ее в воспоминания о тех днях, когда жизнь была... иной.

Глава 21

– Ты поражаешь меня, Кит, – бормотал низкорослый, коренастый, заметно лысеющий мужчина в сером костюме. По его круглому лицу сбегали бисеринки пота, блестящие капельки задерживались на кончике острого, орлиного носа. Вместе с Китом они спускались по каменной винтовой лестнице в глубины древних подземелий Меркаты. Здесь царила страшная духота и мрак, едва рассеивала который только лампа, которую нес мужчина перед собой, и Кит прикладывал все возможные усилия для того, чтобы не споткнуться на неровных ступенях, и не свернуть себе шею, бесславно закончив тем самым свой жизненный путь.

А человек тем временем продолжал бубнить себе под нос:

– Столько лет ни единого письмеца, и тут на тебе, объявился. Да при том с какими просьбами. То книга ему наша священная понадобилась, а теперь вот... это...

– Прости, Билли, прости, ты прав, – закивал Кит в ответ. – Где мои манеры? Как поживаешь?

– Сойдет, – сварливо буркнул Билл Дрейкс.

– Как Рита? Как близняшки?

– Вытягивают из меня все соки, – вздохнул Билл. – Серьезно, не думал, что семейная жизнь будет так... ммм... утомительна. А ты ведь предупреждал, да, я помню. Теперь часто твои слова вспоминаю, и знаешь, действительно начинаю склонятся к высказанному тобой тогда мнению, что брак – это ни что иное, как добровольное рабство, одни сплошные ограничения и ни капли удовольствия.

– Ой, да ладно тебе, Билли, все не может быть так плохо.

– Нет, конечно. Просто жалуюсь. Утомился я, знаешь ли. Даже не знаю от чего больше, от семейной жизни или от воспитания детей.

Они остановились возле массивной дубовой двери, и Билл сунул руку под ворот рубашки, извлекая оттуда ключ на серебряной цепочке.

– А сколько уже близняшкам? – спросил Кит, прислонившись плечом к стене и вытирая пот со лба рукавом рубашки. – Три года? Четыре?

– Хех... – усмехнулся Билл, вставляя ключ в замочную скважину. – Ты потерял счет времени, друг мой. Им этой зимой будет семь.

– Семь?! – искренне поразился Кит. – Так сколько же мы с тобой не виделись?