Гремучий студень

— Надо пойти, узнать что произошло, — вздохнул почтмейстер. — Помочь…

— Мы вряд ли чем-то поможем. И уж точно ничего не узнаем. Там сейчас ад кромешный, — Мармеладов отошел от окна, продолжая разглядывать циферблат настенных часов. — Но почему бомбисты нарушили свой план? Агент предупредил Пороха о красном терроре, мы убедились, что бомбы с часами у них имеются. Отвлекающий маневр? Предположим, Бойчук хотел, чтобы все городовые и полицейские уехали подальше, а он преспокойно взорвет гостиницу в двух шагах от Красной площади. Стало быть, и прокламацию мог прислать не Рауф, а сам Бойчук. Но почему взорвали «Лоскутную»?

— Покушались на кого-то из постояльцев? — предположил Митя.

— Нет, тут гадай хоть до второго пришествия, а правды не узнаешь, — сыщик подошел к двери в кабинет директора и прислушался. — Странно… Внутри как будто кто-то ходит. Может быть, г-н Тигаев все-таки примет нас?

— Сегодня это вряд ли…

— Пусть так, — Мармеладов оборвал секретаря на полуслове. — Мы люди приличные и не станем врываться без приглашения. Но я знаю, кто проведет нас в запретный чертог.

— Опять к Пороху? — обреченно спросил Митя, спускаясь по служебной лестнице.

— Пороху теперь не до театров, — ответил сыщик.

— Поедем к обер-полицмейстеру? Или сразу к генерал-губернатору?

— Лучше, Митя. Лучше! Едем в твою контору, а оттуда отправим письмо нашему путеводному лучику. Найдется у тебя быстроногий гонец?

XXII

Кашкин нагнулся и заглянул под грязную холстину.

— И что, всего-то один? А я из «Лоскутной» лично пятнадцать жмуров выволок.

— Снова брешешь, — зевнул Евсей. — Там, сказывают, взрывом весь второй этаж снесло.

— Человеков в клочья разорвало, — подхватил Мартын, закатывая глаза. — Что же ты их, по кусочкам собирал?

— Много вы знаете, олухи…

— А ты знаешь?

— Уж я-то знаю.

— Ну, так и говори.

— Ну, так не перебивайте! — Кашкин спрятал руки в карманы шинели, чтоб не мерзли. — Бомба на втором этаже рванула, это правда. А на первом от того разрушения случились. Потолок обвалился, и колонны резные, что в ресторации, пополам сломались. Завалило людёв, а потом еще пожар начался. Горело долго, пламя то красное, то синее — в гостинице же освещение газовое, насилу потушили. Вот откуда трупы. Я вынес пятнадцать, а всего там с полсотни будет…

— Выжил кто? — с надеждой спросил юный полицейский.

— Пьянчуга. Проиграл партию на бильярде, полез под стол кукарекать. Тут и рвануло. Тому, кто выиграл, проломило темечко рухнувшим потолком, а проигравший уберегся. Во, судьба…

— Помилуй, Господи, всех представших пред тобой, — перекрестился Мартын.

— Пожар, говоришь? — Евсей скептически прищурился. — А чего от тебя, Кашкин, горелым не пахнет?

— Да что вы все про меня?! Лучше расскажите, что тут у вас было. Я гляжу, Порох жандармов согнал. Нам, после вчерашнего, не доверяет? — городовой сплюнул презрительно. — Просчитался, выходит, столичный следователь. Засаду поставил, но не угадал. Взорвали-то на Тверской! А сюда, на Красные ворота, бомбисты не заявились.

— Один-то пришел, — Евсей кивнул на тело, накрытое тряпицей. — За час до полудня. Но мы-то заранее упрежденные, с утра ждали. Я вон там ходил, вдоль Спасской, а Мартынка стоял на той стороне, где Мясницкая. Переглядывались чуток, но не сближались, все как полковник велел. А вокруг жандармы.

— Переодетые, слышь-ка! — вставил юный полицейский.

— Ясно, что не в шинелях. Засада ведь, тайное дельце. Бродили туда-сюда, менялись изредка. Унтер-офицер аж трижды переодевался. Сперва с лотком бегал, пирожками торговал. Как все распродал, нацепил клетчатую коротайку и прохаживался с тросточкой. Но быстро замерз. Поменялся, вышел в армяке на меху, с кучерским кнутиком. На том все и закончилось.

— Споймали гада! — снова вклинился Мартын.

— Вижу, как споймали, — хмыкнул Кашкин. — Чего живьем-то не взяли?

Евсей сдвинул шапку на затылок.

— Честно сказать, я и не заметил, как этот одноглазый появился на площади. Отошел по нужде. Стрельба началась, я кинулся сюда, а он уже на земле лежит.

— Зато я все видел, — запальчиво воскликнул Мартын.

— Врешь, заячья губа! Ты же за воротами стоял.

— Да. а бомбист как раз из-за ворот и крался. Пройдет пару шагов и озирается, еще чуток — и сызнова башкой вертит. В руках картонка, вроде тех, в которых торты кремовые продают. Переодетые тоже заметили, напряглись. Приказали же досматривать всех, кто с ношей идет — не важно, мешок или сундук. Двое к одноглазому двинулись, а правые руки в карманы сунули — и юродивый догадается, что у них там револьверы. Одноглазый коробку свою на землю поставил, бережно, будто там фарфор. Разогнулся и наган выхватил. Жандармы орут: «Брось! Тебе же хужей выйдет» А он, ни слова не говоря, пальнул. Одному колено прострелил, другому шапку сбил с головы — чудом в лицо не попал, между ними всего шагов десять было, — городовой махнул рукой, показывая, где стояли жандармы. — Тут унтер сбоку налетел, вон оттудова. Три пули выпустил, бомбист и упал.

— Насмерть, выходит? — ахнул Кашкин.