Гремучий студень

От бильярдного стола к ней качнулся пьяница в пикейном жилете.

– Де-вонь-ка, иди ко м-м-мне!

В другой день Клавдия пронзила бы мерзавца раскаленным взглядом, обращая в пепел его мелкую душонку и чересчур раздутое самомнение. Но сегодня попросту шла насквозь, не сворачивая, заставив жилета отпрыгнуть с дороги.

– У, шлендра!

Она и на грубость не обернулась. Вышла на улицу, игнорируя злобное шипение швейцара. Поежилась от холодного ветра. Нечистая сила! Платок и душегрейка остались там.

В седьмом нумере…

Оконные стекла разлетелись мелкой и яростной пургой, а следом наружу вырвался дикий грохот – оглушающий, сбивающий с ног, отнимающий всякую надежду. Уже через секунду он раздробился на сотни отдельных звуков. Толстенные дубовые балки ломались с легкомысленным визгом. Громко скрежетала чугунная лестница, скручиваясь в замысловатый узел. Кирпичные стены осели внутрь, кряхтя и охая, будто баба с тяжелым коромыслом. Под обломками ворочались и стонали раненые. Клавдии показалось, что она различает голоса приставучего выпивохи, высокомерного портье и кондуктора, который был к ней добр. Может, ему повезло? Успел уехать на вокзал, встречать очередного богатея? Хотя, она об этом никогда не узнает, так не все ли равно. Теперь…

Над раскуроченным зданием поднимался дым. Все, кто не рухнул замертво, разбегались от гостиницы с воплями. Бомбистка же шла медленно, все той же утиной походкой.

Из питейной выскочили зеваки, а первее всех – Хруст с Огоньком.

– Шмидт успел передать коробку? – спросил громила.

Она покачала головой.

– И как нам дальше? Без чудо-бомбы? – запричитал юнец. – Неужели все насмарку?

– Остынь, Степка. А ты, милка, езжай до хаты. Вернется Бойчук, разберемся.

Хруст замысловато свистнул. Извозчики не реагировали, замерли, как завороженные, глядя на оседающее здание. Бомбист пнул ближайшего кучера, приводя его в чувства.

– Доставишь барышню, куда прикажет. Понял?

– Как не понять, – буркнул тот.

– Вот и чудно.

Он посадил Клавдию в коляску, заботливо укутал шерстяным одеялом.

– Огонек, ты тоже поезжай. Если что, за Клавку ответишь головой! А я останусь. Надо присмотреть, как тут дела завертятся.

XXI

– «Визитные карточки», «визитные карточки»… Не надоело долдонить?

Вольдемар поднял глаза на почтмейстера:

– Но я же вчера сообщил вам, что без них вход к директору театра невозможен.

– Я думал, что вы шутите, – Митя развел руками.

– Какие же тут могут быть шутки, господа? – взвился секретарь. – Театр – это храм искусства. Здесь нельзя себя вести mauvais ton[21]. На приеме у императора, вы же не взгромоздите ноги на стол? И в церкви вы же не станете сморкаться в орарий[22] подьячего?

– Конечно, нет! Мы приличные люди!

– А у приличных людей всегда есть визитные карточки. Иначе лично я бы усомнился в их благопристойности.

Пока они спорили, сыщик взял с подноса картонный прямоугольник и подошёл к конторке. Обмакнул перо в чернильницу, похерил фамилию владельца, а заодно и вензель с графской короной. Перевернул карточку и на обратной стороне написал «Мармеладов». Потряс, чтоб чернила высохли. Протянул секретарю.

– Так мои шансы увидеть г-на директора увеличатся?

Секретарь оценил его находчивость, но остался непреклонным:

– Г-н Тигаев уехал на встречу с попечительским советом, а после ему необходимо посетить репетицию… Разве что вечером, перед спектаклем, – Вольдемар дал слабину, но тут же сам себе и возразил, – хотя никаких гарантий, господа. Вы же понимаете.

– Чертов истукан! – воскликнул Митя и, обернувшись к сыщику, добавил вполголоса. – Нет, правильно ты говорил. Надо сюда с Порохом явиться. Он без всяких визитных карточек… Дверь высадит, директора арестует и допросит с пристрастием.

– Полковник весь день засады устраивает. Звал и нас, но присутствовать при этом желания не име…

Договорить Мармеладов не успел. С улицы долетел раскатистый грохот, оконные стекла вздрогнули.

– Близко гром бабахнул, – вздохнул Вольдемар. – То снег, то дождь. Надоели уже причуды погоды.

– Это не гром. Это бомбисты! – сыщик в два прыжка подскочил к окну, распахнул тяжелые створки.

– Что там? – прислушался Митя. – Вроде бабы голосят.

– Это на рынке за углом. Каждый день щебечут, как воробьи в кусте, – секретарь вышел из-за конторки, все еще отказываясь верить в ужасное. – Вы же не всерьез про бомбистов? Я полагаю, это лишь страшилка, которую придумали в Охранном отделении, чтобы каждый год себе все больше ассигнований требовать.

Его никто не слушал.

– Смотри, дым! – воскликнул Мармеладов. – Вон там, за крышами Мясоедовской усадьбы[23]. Стало быть, еще и пожар. Это где, на Тверской?

Митя прикинул расстояние.

– По всей видимости, в «Лоскутной». Гостиницу взорвали? Так ведь она не красная.

– И по времени слишком рано, – сыщик сверился с часами на стене. – До полудня еще далеко.

Секретарь подошел к ним, вытягивая шею, чтобы увидеть клубы черного дыма, пожирающего бледное небо.

– Это что же, господа, – промямлил он потухшим голосом, – в Москве о сию пору бомбы по часам взрывают?

И этот вопрос оставили без ответа.