Я отложил тетрадь. От волнения у меня участился пульс. Теперь, когда я раскрыл тайну шкатулки, мне не терпелось на практике применить свои знания. Увы! Где предмет моих исследований? Где загадочная шкатулка, которую доверил мне Фоули? Я смачно выругался. Я же вернул ее Фоули в нашу последнюю встречу, когда мы стояли на мосту, признавшись, что не сумел разобраться с замком. Я уже два дня не имел вестей от Фоули; возможно, он возвратился в Кембридж. Я в отчаянии воззвал к Богу, моля его, чтобы Фоули все еще оставался в Лондоне. Я даже хотел, не откладывая, поехать к нему домой и попытаться разбудить его, но отказался от этой мысли. Бой часов в холле возвестил, что еще нет и четырех утра. Если я разбужу Фоули в такую рань, вряд ли он пожелает принять меня.
Взвинченный, возбужденный, я заставил себя закрыть глаза, хотя был уверен, что не засну. Но, как ни странно, я больше не чувствовал прежней нервозности и почти сразу же забылся крепким глубоким сном. Проснулся, когда часы отбивали семь ударов. Брезжил рассвет, мороз украсил окно моей комнаты инеем, облака разогнало.
Я соскочил с кровати, проломил тонкую корочку льда в умывальной раковине и смыл с себя мускусный запах Фанни. Вместе с темнотой, казалось, улетучились и мучительное гудение в голове, и боль в лодыжке; сознание было удивительно ясным. Я надушился розовой водой и быстро натянул на себя свежее белье, коричневые панталоны и серый сюртук, даже не удосужившись критически рассмотреть в зеркале свое нескладное отражение — так я был рад, что тревоги, не дававшие мне покоя всю ночь, исчезли вместе с неприятными последствиями моего вечернего разгула.
Причина столь чудесного выздоровления была очевидна. Я полагал, что у меня в руках ключ к разгадке обстоятельств смерти Партриджа и Монтфорта. Вне сомнения, твердил я себе, едва шкатулка будет открыта, покров тайны, окутывающий эти события, приподнимется.
Исполненный оптимизма, я вышел из дому, оставив у ночного горшка ворох грязной одежды. По дороге к Фоули я заскочил в мастерскую, решив, что нужно отпроситься у Чиппендейла на утро — на час-два, не больше, я был в том абсолютно уверен, — под тем предлогом, что мне необходимо навестить Фоули, дабы уточнить кое-какие размеры для эскиза. Мне было немного стыдно, что я собираюсь обмануть своего хозяина, но, честно говоря, эти переживания были редкими снежинками в сравнении с метелью негодования, не утихавшей в моей душе с тех самых пор, как я узнал про его лицемерие. Письмо Партриджа открыло мне, сколь жестоко обошелся с ним Чиппендейл, и в моем представлении наш хозяин теперь был не вправе рассчитывать на преданность своих подчиненных. С тех пор как я прочитал послание друга, я все время пытался совместить внешнюю благообразность Чиппендейла с открывшейся мне истинной природой его натуры. Я отшатнулся от хозяина, в моем сердце навсегда угасли всякие добрые чувства к нему, хотя, не скрою, во мне по-прежнему теплилось детское желание верить ему, как прежде.
Чиппендейл отреагировал на мою просьбу точно так, как я и ожидал. Для него было важно, чтобы я оставался в добрых отношениях с Фоули, и потому он с готовностью принял мои отговорки. Таким образом, около восьми часов утра, съев на завтрак хлеб с сыром и выпив кружку портера, я, с благословения хозяина, отправился на Сент-Джеймс-сквер и вскоре уже стучался в дверь особняка Фоули.
Когда слуга провел меня к нему, Фоули еще был в ночной сорочке. Перед ним стояло фарфоровое блюдо с булочками, джемом и тминным пирожным.
— Хопсон, — сказал он, протягивая мне чашку кофе и вновь откидываясь в кресле, — вы прямо-таки читаете мои мысли. Я как раз сегодня собирался вас навестить.
— Лорд Фоули, прошу прощения за неурочное вторжение, но я был уверен, что вы пожелаете первым услышать то, что я имею сообщить.
Фоули резко выпрямился и сдвинул свои кустистые брови.
— Значит, есть новости? Так выкладывайте скорей.
— Позвольте сначала кое-что уточнить, — сказал я, заставляя себя говорить размеренно, чтобы сдержать волнение. — Шкатулка из красного дерева все еще в этом доме?
— Внизу в гостиной. Если нужно, ее немедленно принесут. А что?
— Мне кажется, милорд, я знаю, как ее открыть. Фоули со стуком опустил нож на фарфоровый поднос.
— Бог мой, Хопсон, что же вы сразу не сказали?
Он щелкнул пальцами и приказал слуге принести шкатулку, потом повернулся ко мне и потребовал, чтобы я ввел его в курс дела. Мне, разумеется, не терпелось поделиться с ним своим открытием. Я вытащил тетрадку Партриджа, раскрыл ее, положил перед ним и в Нескольких словах объяснил значение эскизов. Он просмотрел их, внимательно изучая каждый набросок, листая страницы, как это делал ночью я сам. Он все еще разглядывал чертежи, когда в комнату вернулся слуга, неся шкатулку на серебряном подносе. Фоули поднял голову от тетради, схватил шкатулку с подноса и передал мне.
— Вот, Хопсон! — вскричал он. — Посмотрим, что у вас получится.