Гренландский дневник

Горячий кофе и сухари! Пусть ветер свистит и воет, пусть над нами проносятся снег и песок, пусть полотнища палатки трепыхаются, как живые фурии. Вот мы сидим и ощущаем тепло. От жара примуса тает, исчезает в воздухе изморозь. Становится по-настоящему тепло. Так нет же! Кто-то открывает тщательно закрепленное полотнище входа. Входит посетитель, и с ним вместе врывается порция наружного воздуха.

С этого момента все время, когда мы не спали в те две ночи и день, что я там провел, через палатку проходил почти непрерывный поток праздных любопытных посетителей. Непрестанно входили и выходили мальчики, молодые люди, женщины - и Анна! Ее муж, Иоханн, когда мы явились, был весьма мало любезен. Анна пришла одна. Я приветствовал ее и усадил рядом с собой на удобное возвышение, которое соорудил из своего спального мешка. У меня было с собой шерстяное пончо. Я надел его на нее. Жесткие складки пончо ниспадали с нее, закрывая ее фигуру. И никто не мог видеть, что весь вечер Анна и я сидели, держась за руки. Так было и в следующий вечер, хотя пришел приглашенный мной Иоханн. И снова пончо прикрывало все грехи наших рук.

- Ты позвать Абрахам палатка кафемик, - сказал мне Ёрген вскоре после того, как мы устроились. Абрахам, старший из сыновей Исаака, был второй после отца важнейшей фигурой в клане Зеебов. Это человек с сильным характером, державшийся несколько особняком и неприветливо.

- Исаак, - предупреждала Саламина, - хороший человек. Все неприятности идут от Мартина, Иоханна и Абрахама.

Насколько я знал Абрахама Зееба, он казался мне приветливым и дружелюбным стариком, хотя я все же предпочел бы, чтобы он находился на Северном полюсе, а не был бы гостем в моей палатке. Но я быстро сообразил, что нахожусь в Гренландии не столько для того, чтобы демонстрировать независимость американского духа, сколько для того, чтобы узнать что-нибудь о гренландских обычаях и, быть может, испытать их прелесть.

- Ладно, - сказал я, - пойди пригласи его.

И Абрахам Зееб пришел. Он очень мило разделил с нами хлеб и кофе. А через час после его ухода мне принесли подарок от него - отличный большой кусок матака. Больше в палатке мы его не видели. Меня пригласили на кофе к Исааку - подозреваю, по почину Анны (она и Иоханн жили там); Енс и Ёрген, как к я, тоже ходили в гости. Иных знаков гостеприимства, кроме нескольких подарков в виде матака, не проявлялось. Мой же славный Абрахамсен никуда из нашей палатки не выходил. Со стороны Зеебов не замечалось и недружелюбного чувства к нам. С враждой было покончено.

Мы улеглись около 9 часов 30 минут. Ночь была бурная, шум ветра в палатке сопровождался громовым аккомпанементом высоких волн, обрушивавшихся на северный берег. Я лежал между Абрахамом Абрахамсеном и, к несчастью, невозможным Ёргеном. Начну с того, что ни Ёрген, ни Йоас не захватили с собой ни постели, ни одеяла - ничего. У Абрахама было нечто вроде большой подушки из перьев 2х2 фута и несколько маленьких собачьих шкур. У Лукаса же - настоящий спальный мешок из собачьих шкур. У меня - мой спальный мешок из оленьей шкуры. Но так как я начал переделывать этот мешок и в нем еще не хватало части верхней половины, то я захватил с собой драгоценную шкуру гуанако. Под себя я мог подложить резиновый коврик для пола и пончо. Запасная палатка покрывала почти половину пола; на остальной части мы разостлали резиновый коврик. Поверх него положили немногочисленные собачьи шкуры. Пончо я отдал Ёргену и Йоасу, которые, обнявшись, завернулись в него. Шкурой гуанако поделился с Абрахамом. И хотя мой сон прерывался, но мне было тепло до утра. Сон же мой прерывался из-за Ёргена, который всю ночь разговаривал, скрипел зубами, повизгивал и всхлипывал. Одно время он стал проделывать странные упражнения, так сильно ударяя по мне какими-то твердыми частями своего тела, что я наконец принялся лупить его кулаком, чтобы прекратить это безобразие.

Когда мы стали ложиться спать, Абрахам занял свое место, укрылся, натянул анорак до самого носа и, повернувшись на спину, мгновенно и тихо уснул. Я лежал и, глядя при свете свечи на кусочек его доброго, мирного лица, думал, как он похож на храброго, благородного рыцаря, изваянного на каменном средневековом саркофаге. Когда перед утром через полотнища палатки просочился серый свет, среди скорчившихся спящих фигур Абрахама уже не было. Он давно встал и тихонько покинул палатку. Я вышел, чтобы последовать за ним, но он был уже далеко внизу на прибрежном песке. Он направился к сетям и лодке, которую мы оставили в таком ненадежном месте.