Гренландский кит

Электромеханик Зыбин Ник Ник. казался мне самым душевным человеком на судне, ровным в отношениях со всеми. Он почти всегда был бодр и весел, прост в обращении и очень уютный в быту. В его каюте росли кактусы, Ванька мокрый и какой-то сухопарый яркий цветок из пустыни.

А на посту, у электрощитов, он держал на дежурном столике толстую амбарную книгу, он называл ее «Черновище». Каждый мог записать «свои мысли» о каком-то «факте», о недокипяченом чае, или особо «гнусном обеде» или великолепных пельменях, которые умел делать, если хотел, повар из мордвы. Как я помню, в этой книге больше всего было записей о погоде, ломоте в костях, болях в желудке от кислых щей и масса шуточек и карикатур друг на друга, предсказаний на хороший урожай и отмены налогов на приусадебные участки…

— Это сближает людей больше чем застолье, каждый ищет душевного равновесия и ждет внимания, — говорил посмеиваясь хитрющий Ник Ник. С ним мог беседовать любой и на любую тему и по любому случаю. После разговора с Ник Ником и я казался себе умнее, чем был на самом деле.

— Ник Ник художник в душе, — говорил Ивин и всегда радовался встрече с ним.

И я радовался, наблюдая, как Ник Ник. разговаривает с людьми. Казалось, он вел беседу, внутренне зная, что думает собеседник, и как циркач перед кошкой или собакой водит игрушкой, вызывая их на забаву, казалось мне, он вынуждал товарищей говорить нужное и ему.

Экипаж нуждается в мудрецах не меньше, чем в шутниках и забавниках.

Гарпунер и старший механик вышли на площадку у гарпунной пушки и смотрели вперед на забавляющегося кита.

— Чем он занят? — спросил меня Ивин и начал чесать грудь под самым горлом, словно испытывал удушье.

Вернидуб поднял вверх правую руку и 2-й штурман начал щелкать электротелеграфом, сбрасывая обороты винта.

Гарпунер подошел к пушке и снял ее с нижнего и верхнего стопоров. Повернул ее голубой ствол из стороны в сторону. Длинная конусообразная граната на конце гарпуна грозно поднималась и опускалась в ритм океанской зыби, разрывала цельную нитку горизонта.

— Рыжий что-то задумал, неужели будет стрелять, — заволновался и дернулся Пряхин.

— Бить этих китов категорически запрещено! — вытянувшись за ветроотбойник, крикнул он во всю глотку гарпунеру. Тот повернулся лицом к нам, странная, казалось мне, беспощадная улыбка искривила его одутловатое краснощекое лицо, словно он разгадал что-то и решил свое, и послал нас подальше. Так смотрит гончая на хозяина, зная, что он уже не в силах ее остановить.

— Выстрелит, дурак рыжий. Надо предупредить капитана, — засуетился Пряхин, явно не зная, что делать.

— Не должен, Николай порядок знает, — успокаивал штурмана Ник Ник. — Но тебе решать, ты на вахте!

Пряхин был из военных матросов, кончил курсы УКК, знал твердые законы хотя и послевоенных, но суровых уставов и нарушать их не смел.

Китобоец почти потерял инерцию и подошел к черной и длинной, как площадка каменной гряды, выступающей из воды, спине кита.

Кит поднял носовую часть туши, две темных ноздри на самом верху открылись, два тонких веселящих серебристым светом фонтана взметнулись вверх и под своей тяжестью загибали края и светлым грибом начали опадать живым цветком. «Как фонтаны в Петергофе», — подумал я.

— Приветствует нас, Кит Китович, — сказал Ивин со стоном и подвыванием.

Бак медленно проходил мимо этого красавца.

— Хоть выпрыгивай на эту скалу, — пританцовывая, стонал рулевой, дрожал обеими ногами и клацая белыми ровными зубами, как голодный пес. «Что за народ! — не мог понять я, но чувствовал, что и сам проникаюсь их чувством охотничьего азарта.

— Какой вы, китобои, кровожадный народ, — сказал я.

— Мы не кровожадные, мы добываем, что полезно! — улыбаясь, кричал матрос.

— Ну и китище! Шибани меня в бок, Данилыч, чтобы я проснулся, не верю своим глазам! — говорил второму штурману Ивин. Казалось, он готов вскочить на плечи штурмана и в своих забродских, с длинными голенищами сапогах подпрыгнуть к небу.

Кит лениво взмахнул своей крылатой махалкой и его неимоверно широкая спина двинулась рядом с баком.

— Аэродромище, — взволновано кричал матрос.

Гарпунер, наклонив голову, через леера на баке смотрел вниз и что-то обсуждал с Шировым.

Вдруг Вернидуб бросился к пушке, а стармех покатился по трапу вниз к траловым лебедкам.

— Не стреляй, Александрыч, — закричал и замахал поднятыми руками Пряхин, — капитан запретил даже подходить к этим китам!!! Сдурел он, что ли! — 2-й штурман нервно засопел у переговорной трубы, вызывая капитана… А стармех несся по палубе, широко расставляя ноги и раскидывая руки. Рядом с ним летел Цыган.

Все кто наблюдал, кто смотрел, как я, каждый видел и знал, что стрелять нельзя, но все думали о выстреле и ждали, когда Рыжий решится.

И он выстрелил…

Черная стрела гарпуна потянула за собой серебристый капроновый линь, гарпун мягко прошил лоснящуюся поверхность туши, не всколыхнув ее, скрылся в жире, как в трясине болота, а линь встал белой капроновой аркой между китом и баком.