В туше кита что-что-то ухнуло, из отверстия рядом с линем выходил синий дымок, затем оттуда брызнула струя крови и вспучились кровянистые пузыри.
Кит на секунду остановил движение, поджал живот, опустив хвост, затем в один миг рванулся вперед и торпедой пошел под водой вперед. Следом за ним стрелой, свистя в крутящихся блоках, полетел линь. Когда стармех пытался притормозить, из под тормозных колодок лебедки струился дым, а блок амортизатора под мачтой проседал до самого переходного мостика, начинал вытягиваться в блоке и трещал линь. Моряки, пригибаясь, разбежались с палубы.
— Трави линь! — командовал Верныдуб, за ним угрожающе орали все, кому не лень: «Травиии!!!»
— Что будет. О чертов дурак! — застонал 2-й помощник, не забывая дать ход вперед.
С непокрытой головой, в одной сатиновой рубахе появился заспанный капитан. Моложавое румяное лицо 28-летнего капитана кривилось зевотой, а глаза жмурились от яркого солнца.
— Что взяли на линь сегодня? — спросил капитан Сереев. Он был маленького роста, живой, но осторожный сибиряк. Вдруг на моих глазах он вырос, вытянулся в великана, — вскочив на планширь в углу мостика, неожиданно увидев на лине гренландского кита, просипел что-то сорвавшимся голосом, осел и согнулся. Казалось, его самого на лету загарпунили.
— Кто разрешил?! Почему не разбудили меня, Иван Данилович? — спросил он вахтенного помощника. Теперь он ничего не видел, ничего не слышал, только повторял:
— Кто разрешил? Кто за это будет отвечать?!
Мостик опустел, никто не желал участвовать в разборке. Все будто проснулись и начали искать себе работу на палубе. У всех, кого я видел, лица и движения выражали ту радость, которую испытывают счастливчики, вскочившие в тамбур отошедшего от перрона поезда. Все радовались, что кит на лине.
Я остался, мне было неуютно, но приходилось терпеть эту драму. Обессиленный, поникший от страха Пряхин стоял на руле, выполняя команды гарпунера. Обезволенный неожиданностью капитан, казалось, впал в беспамятство и страх, потерял на миг духовные силы уверенного в себе моряка. Я знал, что он плавал с 17-ти лет, ходил капитаном на старом паровом норвежском китобойце, а на новом дизельном вышел впервые. Мне нравилось, как Сереев командовал при подходах к китобазе, при передаче китов, ошибки свои не перекладывал на меня, а дельно советовал:
— При швартовке к китобазе, если заметите, что моя команда запоздала или неверна — не выполняйте — делайте как надо — сами знаете, как нос судна водит на волне, и я могу ошибиться, а вам виднее. Мою ошибку исправить можете только вы.
Это был дельный совет опытного моряка. В ночное время при швартовках на мостике с капитаном оставался только вахтенный помощник — командует капитан, но швартуются вдвоем.
Он был не намного старше меня, молод и честен, и хотел быть надежным человеком. Как он неожиданно поник, словно выбросил свое судно на скалы. Мне казалось, ему стало физически плохо. Та счастливая жизнь, которой он думал жить, казалось пропала навек.
4
Прошли минуты, а кит смог вытянуть из корзины в трюме почти полкилометра линя, затем ушел на глубину и повис на этом лине вертикально под полубаком. Капрон вибрировал, от этого носовой рол звенел в обойме, иногда скрипел.
— Вира! — командовал Верныдуб, с тревогой поглядывая на мостик и на капитана, словно мысленно переговариваясь с ним.
Линь ослабел, стармех быстро подбирал его левой лебедкой. Помощник гарпунера перезаряжал пушку. Он выставил из пирамиды на баке новый гарпун и, поднеся, с плеча, как бревно, вставил в носовую часть ствола, затем сноровисто навинтил гранату, после этого выхватил из ниши справа от пушки капроновый линь, форлепер, и подсоединил к гарпуну, вставил новый заряд. Пушка была готова.
Но кит не всплывал.
— Оборвался и утонул, — сказал Пряхин, оглядываясь.
— Слева выходит, выходит! — громко кричал из бочки марсовый.
Я увидел: из светло-зеленой глубины быстро поднимается коричневая рыбина и превращается в черного великана, стремительно несущегося на пересечение нашего курса. Казалось, он готовится взлететь, по его бокам струились серебристые потоки воздуха, а его черная спина лоснилась радужными точками.
Кит вынырнул метрах в десяти по носу, не вынырнул, а раздвинул своим широким телом океан, виден он был весь, кроме хвостовой части. Этот кит не имеет финна, и мне было трудно определять его длину. Он начал глубоко и часто делать выдохи — вдохи, потом неожиданно завертелся веретеном, глупец, наматывал на себя линь, пытаясь освободиться от пута.
— Какой азарт, какая красота, — сказал я. Поднимая над головой руки я оглядывался, хотелось поделиться радостью…
Капитан свирепо взглянул на меня, мотнул головой, сплюнув, вскрикнул и убежал с мостика.
— Надо брать его на 2-й линь! — кричал от лебедки стармех.
Без подсказок гарпунер сам видел широкий бок гренландского кита и прицельно выстрелил.