Читаем Грешник полностью

Грешник

– Я… – Делаю вдох, мои глаза все еще закрыты. Переполняемый эмоциями из-за мыслей об этом, о Боге и Лиззи и обо всех путях, которыми они пробрались в мою взрослую жизнь без моего разрешения. – Ты сталкивался с чем-нибудь подобным?

– Да, – отвечает Тайлер через минуту. – Да, приходилось. Я думал, что, став священником, смогу как-то искупить свою вину, что смогу излечить все раны, которые оставила Лиззи. И от того, как мне хотелось секса, мне тоже было хреново. Я хотел грубого и необузданного акта, но что, если я причиню кому-нибудь боль в таком состоянии? Что, если бы я повел себя так с кем-то, кому уже причинили боль?

– И как же ты этого избежал?

– Этого не избежать, – отвечает Тайлер, и я слышу печальную усталость в его голосе. – Есть только способ пройти через все это. Мне пришлось признаться самому себе, что я не до конца понимал свои причины, мне пришлось заглянуть в самые потаенные уголки своей души и просто посмотреть. Увидеть себя и то, как страх и чувство вины заманили меня в ловушку.

– И я кое-что понял, пока проходил через это. Чтобы быть полноценным человеком, надо полностью принять свою сексуальность, и, хотя это не означает заниматься сексом или даже испытывать сексуальное желание, это означает полностью принимать свое тело. Принимать тот факт, что твое тело такое же святое, как и душа, и что пока ты принимаешь, уважаешь и любишь его, при этом так же относишься к телам других, в твоей жизни изначально нет ничего греховного. Принимать свои желания или отсутствие таковых, и к чему это приводит или не приводит. Ты не можешь очернять ее или себя, такое право не дано ни одному смертному человеку. Она не будет более или менее святой в отношении секса. То же самое относится и к его отсутствию.

– Попробуй рассказать ее церкви последнюю часть, – бормочу я.

– Воздержание требуется от каждого в какой-то момент его жизни. Возможно, партнер эмоционально не готов к сексу, или, может быть, они временно не в состоянии, как сейчас у мамы с папой. И для некоторых людей безбрачие – это не борьба, точно так же, как пост не является одинаковой борьбой для всех… или отказ от денег, или от свободного времени, или от избыточного сна, или… или… ты понимаешь, о чем я? Жизнь, посвященная Богу, – это жизнь, в которой ты отказываешься от личных желаний ради служения Ему, и отказ от секса не особо отличается от бедности, уединения или сна.

– И, – добавляет мой брат, – не всегда легко распознать Божьи желания относительно нас. Потому что Он или Она хочет, чтобы мы были полноценными людьми и любили друг друга, как полноценные люди, и это принимает столько различных форм, сколько можно себе представить. Ты можешь посвятить свою жизнь Богу и заниматься сексом семь раз в день. Можешь посвятить свою жизнь Богу и уйти жить в пещеру на всю оставшуюся жизнь. Ни один из способов не святее другого, потому что, несмотря ни на что, наши тела святы и наши жизни святы. Монашество и мирская жизнь – это просто разные способы любить одного и того же Бога и показывать Его любовь к миру.

– Тайлер, это не ответ.

– Знаю.

– Серьезно.

– Просто ответа не существует, – говорит он. – По крайней мере, ни одного, который я мог бы тебе дать. Однако у меня есть кое-какой совет.

– Как ты можешь еще что-то сказать после всего этого?

– Ха-ха. Но вот тебе мой совет: не впутывай Зенни в свою историю с Лиззи, ладно? Это нечестно по отношению к ней, и на самом деле это нечестно и по отношению к тебе тоже.

Я хочу возразить ему, хочу сказать, что, естественно, я этого не делаю, что не втягиваю пережитое с Лиззи в данную ситуацию, но не могу произнести ни слова.

Потому что это не правда.

Это мир, отличный от того, где была Лиззи, и все же здесь есть и молодая женщина, и младшая сестра, и католическая церковь, и секс, и я не могу притворяться, что мои прежние страхи причинить ей боль или открыть что-то чудовищное о себе не связаны с тем, что это случилось с Лиззи. После смерти сестры я отказался посещать сеансы терапии. Я был молод, упрям и уверен, что мне это не нужно. Вместо этого похоронил боль и гнев с помощью выпивки, секса и погони за деньгами.

И вот так сюрприз, мое решение аукнулось мне.

– Хорошо, – наконец соглашаюсь я. – Ладно. Я не буду.

– Отлично. Она заслуживает того, чтобы к ней относились как к индивидуальности, а не рассматривали как замену той девушки, которая умерла четырнадцать лет назад.

– Фу, хватит умничать.

– Я ведь говорил тебе – не спорь с теологом.

– Да, да.

Мы прощаемся и вешаем трубки, а потом я смотрю на часы и вижу, что пора ехать на семейный ужин. Отправляю сообщение Эйдену, чтобы убедиться, что он придет, а затем направляюсь к двери.