Грешник

Ее реакция незамедлительная, волнующая и несущая удовлетворение. Нечто похожее на пронзительный стон эхом отражается от бетонного пола и стеклянных поверхностей моей квартиры, когда она еще сильнее вжимается ногами в диван и выгибается дугой, а мышцы бедер и живота напрягаются, как кожа барабана. Затем ее накрывает волной первого оргазма; мое имя слетает с ее губ, как молитва, вызывающая в сознании образы витражей и тканей, вышитых золотом, заставляя ее сжиматься и пульсировать на моем пальце и языке, когда она впервые кончает.

Это не последний раз. Это даже не последний раз сегодня вечером.

Не сводя глаз с ее прекрасного лица, наблюдая, как она беспокойно хмурит брови, как беззвучно произносит слова, как ее подернутые пеленой экстаза глаза с удивлением смотрят на меня, я ласкаю ее ртом и пальцем до последних отголосков оргазма. А затем, поцеловав в последний раз ее клитор, выпрямляюсь, вытаскиваю из нее палец и беру его в рот, чтобы облизать.

Ее глаза слегка расширяются, как будто она никогда не представляла себе ничего настолько развратного, как мужчина, облизывающий свои пальцы после того, как доставил удовольствие женщине. И я ухмыляюсь ей.

– Я делаю вещи намного порочнее, милая. Так что готовься.

XIV

Зенни смотрит на меня затуманенным взглядом, ее тело благоухает сексом, и она лежит в расслабленной и потрясающе очаровательной позе, раздвинув ноги и демонстрируя свою пресыщенную киску. Ее дыхание замедляется после полученного удовольствия, и я хотел бы смотреть на нее такую всю оставшуюся жизнь.

– Тебе понравились оральные ласки, милая?

– Очень, – шепчет она. – Повторишь, пожалуйста?

Я смеюсь, довольный ее энтузиазмом.

– В любое время, когда захочешь. Кажется, я как-то обещал тебе, что покажу, какое удовольствие могу доставить языком твоей попке.

Ее губы растягиваются в улыбке.

– Ты действительно это обещал.

Я все еще стою на коленях на краю дивана, поглаживая ее ноги, и стараюсь не обращать внимания на свой член, который тоже жаждет, чтобы его приласкали.

– Как часто ты мастурбируешь?

Зенни снова закрывает лицо рукой.

– Я не знаю, могу ли говорить об этом.

Я издаю звук, который в романе об Уэйкфилде назвали бы фырканьем.

– Зенни Айверсон, девушка, которая пришла сюда и потребовала секса, слишком застенчива, чтобы говорить о мастурбации?

– Это другое, – говорит она, уткнувшись в сгиб своего локтя. – Совершенно другое.

– Это тоже секс. И ты могла бы, кстати, рассказать мне о своем опыте, прежде чем я заставлю тебя сделать это у меня на глазах.

Она опускает руку и смотрит на меня со смесью любопытства и тревоги.

– Люди так делают?

– Люди устраивают оргии на тридцать персон и трахают себя фаллоимитаторами в форме молота Тора. Я бы сказал, что мастурбация перед сексуальным партнером – это самое безобидное, что можно сделать.

Мои слова снова заставляют ее улыбнуться.

– Я твой сексуальный партнер?

– Ты моя, – просто отвечаю я, заползая на диван и прижимаясь к ней.

– На месяц, – поправляет она.

– На месяц, – повторяю я. – Пока ты не станешь женой Иисуса или типа того. – Но это уже нюансы.

Я устраиваюсь между ее ног, зарычав, когда мой скрытый под одеждой член соприкасается с ее холмиком, и наклоняю голову, чтобы прикусить ее сосок, затем обхватываю руками ее плечи, приподнимаюсь на локтях и смотрю сверху вниз.

– Итак, расскажи мне, как ты прикасаешься к себе, когда остаешься одна, и как часто ты это делаешь.

Она отворачивает голову, но когда я вот так возвышаюсь над ней, ей некуда спрятаться от моего взгляда, от моих слов.

– Ты пользуешься вибратором? – спрашиваю я, целуя ее заостренный подбородок. – Или пальцами? Или зажимаешь подушку между ног и трешься об нее, пока не удовлетворишь себя?

Я достигаю желаемого эффекта, заставив Зенни слегка покраснеть, а ее дыхание – участиться.

– Я никогда не пользовалась вибратором, – шепчет она. – Но подушкой…

– Да?

– И мягкой игрушкой… На выпускной в школе мне подарили плюшевого мишку. Он лежит на моей кровати в комнате в общежитии. О боже, я не могу поверить, что рассказываю тебе об этом…

– Я тоже. Теперь буду мастурбировать, думая об этом, еще долгие годы, милая. Как ты используешь плюшевого мишку? Лежа на боку? Или ты ложишься на живот и трешься об него сверху?

– Я сажусь на него, – отвечает Зенни, закрывая глаза и все еще отворачивая от меня лицо. – Я кладу его между ног и двигаюсь на нем сверху, стоя на коленях.

– Черт! – Я издаю стон, утыкаясь в изгиб ее шеи, пахнущей розами. Образ Зенни в ее комнате в общежитии, трущейся своей киской о плюшевого мишку, едва ли укладывается у меня в голове. И мне прямая дорога в ад за то, что представляю ее в гольфах, окруженную девчачьими плакатами, едва повзрослевшую, удовлетворяющую свои потребности…

– Что? – неуверенно спрашивает она. – Наверное, мне лечиться надо?

– Нет, просто это настолько возбуждает, – бормочу ей в шею, – что я едва сдерживаюсь, чтобы не кончить.

– Правда? – спрашивает она, поворачиваясь ко мне. – Это тебя возбуждает?

Я беру ее руку и направляю вниз к неоспоримому доказательству того, насколько я возбужден.

– Сама потрогай.