Грешник

Я пока не позволяю ей, возвращая свое внимание к ее рту. К этим надутым губкам, которых касаюсь своими губами, получая ту же открытость взамен. Я скольжу по ее языку в нежном, страстном танце. Боже, этот язычок с его неуверенностью и неопытностью… Не могу сдержать рычание, когда она храбро дотягивается до моей шеи и крепче прижимает меня к себе, углубляя поцелуй.

И мысль о том, как ее неопытный язычок совершает те же самые легкие движения по головке моего члена, сводит меня с ума, посылая по венам такой сильный прилив желания, что моя рука сама собой сжимается вокруг петли для ремня, и я рычу Зенни в губы.

Она тяжело дышит и отстраняется ровно настолько, чтобы заговорить.

– Что еще нужно девушкам? – спрашивает она. – Покажи мне то, чего не смог бы сделать мальчик.

Другой рукой я провожу по воротнику ее футболки, подразнивающе касаюсь чашечек лифчика, достаточно сильно, чтобы она чувствовала возбуждение, но не настолько, чтобы удовлетворить ее желание.

– В смысле, ты хочешь, чтобы мужчина доставил тебе удовольствие? Хочешь, чтобы я запустил руку тебе в трусики и избавил от этой невыносимой сладостной боли?

Она нетерпеливо кивает, приоткрывая губы и извиваясь подо мной, ее глаза расширяются.

– Мне нужна твоя помощь, – шепчет она. – Ни один мальчик моего возраста не знает, как удовлетворить меня.

Игра немного меняется, смещаясь под опасным углом, а затем Зенни берет и сбрасывает нас с обрыва.

– Если бы я все еще была подростком, – говорит она, ее глаза находят мои, и, черт возьми, они такие темные и голодные, что я ни за что не смог бы отказать ей, чего бы она ни захотела. – А ты по-прежнему был бы мужчиной…

– Это было бы неправильно, – выдавливаю из себя, хотя любой судья, способный прямо сейчас прочитать мои мысли, отправил бы меня прямиком в тюрьму.

– Семнадцать, – продолжает она. – Почти восемнадцать.

– Аморально.

Наконец она прижимается своими бедрами к моим и трется о мой возбужденный член.

– Почти законно.

Мой член дергается, он неприлично тверд.

– Господи Иисусе.

– Четыре года назад, – настаивает она. – Мне было бы почти восемнадцать.

– Зенни, мне было бы тридцать два.

– А если именно тогда ты увидел бы меня? Что бы ты сделал?

– Я бы… – Черт. Я не могу ясно мыслить.

– Если бы ты увидел меня, и я призналась бы тебе, что мне нужна помощь? Что мое тело испытывало какие-то странные ощущения, и я знала, что только ты можешь все исправить?

– Зенни, – умоляю я. Она снова это сделала. Забрала у меня контроль, украла его и оставила меня ошеломленным и сбитым с толку, хотя предполагалось, что я эксперт, а она девственница.

Она берет мою руку, которой я все еще поглаживаю чашку лифчика, и направляет ее вниз, к пуговице на джинсах.

– Просто притворись, – бормочет она. – Это всего лишь понарошку. Я знаю, ты бы этого не сделал, но теперь я взрослая, и мы можем притвориться, что сделал бы.

– Я…

– Если бы я показала тебе, где болит? – спрашивает она, теперь направляя мою руку к своей промежности. Даже через джинсовую ткань она такая горячая. Зенни сильнее прижимает мою руку к себе и трется об нее. – Если бы я умоляла, вновь и вновь? Если бы сказала: «Только сейчас, всего один раз, научи меня, как унять эту боль»?

«Научи меня, как унять эту боль». Господи, я не могу устоять перед этой просьбой. Я испускаю мучительный, прерывистый вздох, и она понимает, что я попался на крючок. На ее губах играет торжествующая улыбка.

Я поднимаю руку к пуговице ее ширинки и расстегиваю с привычной легкостью. Мы оба смотрим на это сверху вниз, на мою руку в слишком дорогих часах, на ее старую футболку, и мне кажется, что сейчас очень даже легко притвориться. А потом, когда, расстегнув ее джинсы и скользнув пальцами вниз по трусикам, я чувствую, насколько она возбуждена, все притворство летит к чертям.

– Детка, – шепчу я, обнимая ее одной рукой за талию, чтобы не дать упасть, а второй ласкаю ее гладкие складочки. – Моя маленькая монашка такая мокрая для меня.

Она хнычет в тот момент, когда я нахожу пальцами ее вход.

– Это тебе нужно, милая? Чтобы я трахнул пальцем эту девственную киску?

Она отчаянно кивает, выдыхая «пожалуйста» и пытаясь толкнуться на мои пальцы. Из-за роликов она не может ровно стоять на ногах, и единственное, что удерживает ее, – это моя рука на талии и два больших пальца, обводящие ее киску. Моя рука в ее самом сокровенном месте, пальцы постепенно, нежно и умело раскрывают ее, в то время как ладонь обхватывает клитор.

– Думаешь, ты готова для двух пальцев? – спрашиваю я.

– Я… – Она запрокидывает голову назад к стене. – Да, боже, пожалуйста!

– Отлично, – говорю ей. – Тебе нужно научиться принимать больше одного пальца, если ты собираешься повзрослеть и принять мой член.

От моих постыдных, запретных слов она закрывает глаза и сжимает в кулаках мою рубашку.

– Да, пожалуйста, пожалуйста! – стонет она, и я скольжу двумя пальцами внутрь.