Грешник

— Что? — сказала Изабел. На самом деле, было что-то приносящее удовольствие в том, чтобы просто набрать ее номер и услышать от нее ответ.

— Ужин. Следующий прием пищи. Ты. Я. Какой заманчивый план мы имеем.

— Я не могу, — ответила Изабел. — Я пообещала моей кузине Софии, что оттянусь с ней. Она превратится в занудную старуху, если я не вытащу ее куда-нибудь.

— Мне нравится твое благородство. Вы могли бы прийти ко мне, — сказал я. Было трудно сказать, менял ли апельсиновый сок мое будущее, потому что я не знал, к чему иду, до того, как начал пить его. — В душе хватит места на троих.

— Я не возьму мою кузину в твой душ, чтобы хорошо провести время. Каков урок это преподаст ей? Ты можешь пойти с нами.

Я не знал, каким человеком была София, но мне не хотелось вести светских бесед. Сейчас я наслаждался тем, что хорошо выполнил свою работу, заработав чертов апельсиновый сок.

— Какая музыка будет играть?

— Я не знаю.

— Ты живешь в Л.А. и не знаешь? — на самом деле, я не знал, кто будет играть, но это казалось тем, что я должен был знать, живи я здесь.

— Я не люблю концерты. Люди прыгают вокруг и воняют, а музыка звучит, как дерьмо.

— Я не уверен, смогу ли разговаривать с тобой, если ты будешь нести эту чушь все время, — я остановился, чтобы посмотреть на рекламу профессионального френолога[24]. На рекламе также был профиль лысого мужчины со звездами вокруг головы. Трудно было понять, каков был предлагаемый товар. — Ты никогда не была на концерте, который бы тебе понравился?

— Дай подумать: нет, нет, я не была. Ты когда-нибудь был на том, который бы тебе на самом деле понравился? Или ты просто думаешь, что они должны тебе нравиться?

— Что за нелепый вопрос, — ответил я, хотя, возможно, это было не так. Я не был на многих шоу, пока сам был шоу, а музыкальная индустрия не одобряла, если ты пропускал свои собственные концерты, даже если они не казались тебе хорошо проведенным временем. — София существует?

— Что? Я понятия не имею, почему она такая, какая есть. Ничего в ее детстве не содействовало поддержанию уровня ее невротического состояния. Подожди? Ты имеешь в виду, реальный ли она человек? Я бы не выдумала кузину, чтобы избежать ужина, Коул. Я бы просто сказала тебе.

Я спросил:

— Ты ответишь, когда я в следующий раз позвоню?

— В этот раз ответила, ведь так?

— Скажи «да».

— Да. Условно да.

Я закончил с апельсиновым соком. Я пытался быть великодушным в свете того, что сегодня вечером не буду привлекать к себе губы Изабел Калпепер. Этот сок сменил мое будущее не в лучшую сторону. — Какие условия?

— Иногда ты делаешь такие вещи, типа звонишь мне сорок раз в день и оставляешь неприличные сообщения, и поэтому я не беру трубку.

— Нелепо. Это не похоже на меня. Я бы никогда не позвонил четное число раз.

— Также, иногда ты звонишь только потому, что тебе скучно, а не потому, что тебе есть что сказать, а я не хочу быть видом живого Интернета, который ты вызываешь, чтобы развлечь себя.

Это было похоже на меня.

— Так что иди домой и пиши свой альбом, а потом позвони мне утром и скажи, куда мы идем на этих выходных.

— Мне будет одиноко.

— Все мы одиноки, Коул.

— Это мой маленький оптимист, — сказал я.

Повесив трубку, я пошел обратно в дом.

Я думал о поцелуе с Изабел в душе.

Я думал об одиноком вечере в этом странном новомодном рае.

Я думал о работе над песнями для альбома.

Я думал о звонке Сэму.

Я думал о получении кайфа в ванной.

Я пересек двор к бетонному дому, где остановилась Лейла. Раздвижная дверь во двор была открыта.

Внутри был, грубо говоря, только белый диван и много бамбука. Вечерний свет из окон сделал обстановку похожей на салон эко-автомобиля, минус автомобиль. Лейла сидела посреди пола, занимаясь йогой или медитацией. Я не мог вспомнить, было ли это разными вещами. Я думал, медитация — это штука, для которой не требуются специальные брюки.

Я постучал в дверной косяк.

— Лили. Лейла. Мы можем с тобой секунду поговорить о завтрашнем дне? Когда мы сделаем мир лучше?

Лейла одарила меня пассивным взглядом из-под тяжелых век.

— А, ты.

— Да, я. Забавная история: это первая вещь, которую моя мать сказала мне.

Лейла не рассмеялась.

— Я просто подумала, я должна дать тебе знать, — сказала она, — потому что я верю в добро: я не уважаю твою работу или твой персональный смысл жизни.

— Боже. Хорошо. Сейчас не об этом.

Лейла освободила руку и потянулась.

— Хорошо, не правда ли?

Я задумался, был ли какой-то предел оскорблений у хиппи.

— Я, на самом деле, не за добрым словом зашел, ну ладно. Ты хочешь попробовать сыграть разные вариации этой ноты или одного раза было для тебя достаточно?

Она сменила позу рук. Ее скорость колебалась между медленной и очень медленной.

— Люди абсолютно не важны для тебя. Они просто как объекты.

— Ладно, и?

— И ты здесь ради славы, а не музыки.

— В этом ты не права, мой друг, — сказал я ей. — Я здесь ради и того, и другого. Пятьдесят на пятьдесят, в конце концов. Может даже сорок на шестьдесят.

— Ты уже написал альбом, который мы должны записать за шесть недель?

— Теперь ты портишь мой кайф.