Грешник Шимас

— Так этот царедворец… Он хочет сделать тебя своей? И заточил меня лишь для того, чтобы я ему не мешал?!

Теперь молча кивнула девушка.

— И тебе я обязан не только своей свободой, но и своим пленением?…

— Поверь, любимый, я не хотела! Я даже не знала об этом!

Шимас слушал любимую и понимал, что она лжет ему, хотя при этом совершенно искренна («Аллах всесильный, но как это может быть?»).

— Не знала?

— Не знала, пока он сам не проболтался… Девушка опять отвернулась и смахнула слезинку.

Какое-то мрачное предчувствие шевельнулось в душе Шимаса. Он уже знал, когда именно этот царедворец мог проболтаться. Юноша больше не смотрел на Гелабу. Более того, он даже вышел в сад и стал вглядываться в темноту небес. Несколько минут пытался найти ответы в его бесконечной пустоте и потом, войдя в комнату, глухо произнес:

— Так, говоришь, мне сейчас лучше убраться? Отправиться как можно дальше?

— Да, любимый…

Шимас от этого слова дернулся, но промолчал.

— Да будет так, прекраснейшая. Завтра же на рассвете я покину город. Отправлюсь покорять страну Хинд или эту… как ее… Фузан.

Девушка улыбнулась.

— Тебе нет нужды так торопиться. Можно не на рассвете и не завтра.

— Но чего ж теперь тянуть? На что надеяться? Что твой любовничек сменит гнев на милость? Или что у него хватит терпения на пару-тройку месяцев, пока я буду прятаться под твоей юбкой?

Почему-то обычно столь учтивый юноша сейчас был отвратительно груб, напоминая полуночного варвара, что появлялись в изящном Толедо обычно вместе с соболиными шкурами и называли себя древними урусами. Это столь неприятно поразило Гелабу, что она вновь одним движением ресниц превратилась из влюбленной девчушки, вынужденной просить возлюбленного тайком покинуть ее дом, в холодную красавицу, которая приказывает убраться назойливому ухажеру.

— Надеяться, юноша, тебе не на что, верно… Шимас поднял голову.

— А ждать тебе, наглец, придется еще день, пока достойный гансграф фон Гильстерн отправится по ярмаркам с торговым караваном. Он сделал мне одолжение, зачислив тебя в стражи каравана. Ты, если захочешь, отстанешь от торговцев в своем полуночном захолустье. Захочешь — сделав дело, присоединишься к ним вновь.

И Шимас покорно кивнул, соглашаясь. Увы, несколькими неловкими словами он сам лишил себя всякой надежды. Приходилось признать, что прекрасная как сон Гелаба для него теперь достижима не более, чем далекая луна.

— Да будет так, прекраснейшая. Повинуюсь…

Через день Шимас присоединился к каравану сразу за Полуночными воротами Толедо. Теперь ему не нужно было прятаться от стражников, выдавать себя за нищего или странствующего фокусника или бродячего мудреца. Он был самим собой — Шимасом Абд-Алишером, стражником.

Неулыбчивый гигант гансграф окинул юношу довольным взглядом и, не сказав ни слова, дал знак к началу похода. Шимас не успел удивиться немногочисленности каравана, не успел задать ни одного вопроса.

И лишь в конце долгого дневного перехода понял, что торгового каравана еще не видел. На привал устраивалась только стража — до каравана же следовало идти еще не один день.

Такие караваны вели торговлю по всей Европе, передвигаясь по старым торговым путям, установившимся с глубокой древности, задолго до римских времен. Некоторые следовали по древнему Янтарному пути от Балтики к Средиземному морю, по этой дороге доставляли янтарь египетским фараонам, самому Соломону Мудрому и Хираму Тирскому.

Эти компании купцов, связанных между собой клятвой взаимной верности, были хорошо вооружены и готовы противостоять нападениям разбойников и раубриттеров, рыцарей-грабителей, — некоторые бароны налетали на дороги в надежде ограбить торговый караван. Многие замки служили местами сбора и наблюдательными пунктами для таких шаек.

Караван гансграфа фон Гильстерна, принадлежавший Белой Торговой Компании, оказался богатым. Шимасу стало ясно, что его прекрасная и потерянная любовь, мудрая Гелаба, сделала ему на прощание более чем щедрый дар — с таким караваном можно будет путешествовать хоть до Страны восходящего солнца без малейших потерь, путешествовать без тревог.

Наконец караван собрался вместе. Мудрость гансграфа, в которой Шимасу за день перехода уже удалось убедиться неоднократно, проявилась и в том, что местом встречи он назначил богатый постоялый двор у развилки дорог на краю огромного луга. Теперь и люди, и животные могли разместиться с удобствами.

Сам же юноша вместе с остальными стражниками вошел в низкое задымленное помещение трактира, где, как было видно, разместились в ожидании с полдюжины купцов каравана. Шимас устроился на краю длинной лавки, лицом к двери, ибо привычка всегда быть настороже еще никогда его не подводила. Гигант гансграф сел напротив, и Шимаса снова поразило, до чего же он велик. Одет во все черное: черные штаны в обтяжку, высокие черные сапоги, сверху накинут черный плащ.

Фон Гильстерн поднял глаза и спросил так, словно вел с юношей беседу уже несколько часов.

— Ты солдат?

— Солдат удачи, — ответил Шимас. — Боец, когда необходимо, но иногда и ученый.