Грешница в шампанском

Он снова зажмурился и полез под толстое ватное одеяло. Надо еще немного полежать, проснуться как следует, собраться с мыслями, и, может, тогда все наладится? Может, тогда поймет, где он?

Павлушка подтянул коленки к подбородку. На коленках явно что-то мешалось, что-то было на них, помимо его кожи. Джинсы! Точно! Он в джинсах валялся в кровати. Уже хорошо, уже соображает. Едем дальше…

А в чью кровать он упал? Под чьим одеялом мучается страхами и слепотой?

Павлушка с шумом втянул носом воздух, но ничего, кроме запаха своего немытого тела и грязного белья, не почувствовал. Снова откинул одеяло, зажмурившись. Полежал так и начал медленно открывать глаза.

Господи! Ну конечно! Он дома! А искрится и слепит его зеркальный шар под потолком. Он сам сделал его, обклеил осколками зеркал свой школьный глобус. Зеркала доставал из калейдоскопов, скопившихся у дядьки на заброшенном складе какой-то разорившейся фирмы. Осторожно разбивал их, стараясь, чтобы осколки были по размерам идентичны. А потом, намазав клеем, лепил на глобус. Затем повесил под потолком, мечтая, что станет водить к себе в комнату девок и удивлять их.

Было это лет десять назад. Точно, ему тогда только пятнадцать исполнилось. Самое время помечтать о дешевом сомнительном удовольствии, потискать молодую телочку на собственной койке. Тогда еще можно было удивлять и акустикой, и зеркальными бликами, плывущими по потолку и стенам. Теперь этих гиен глобусом, обклеенным зеркальными осколками, не удивишь. Им теперь острова подавай, тачки, шмотки, дурь…

А где все это взять, если бабла нет?! Не работать же идти, в самом деле! Чё заработаешь-то, кроме профзаболеваний?

Одно спасало Павлушку – его привлекательная внешность и бесподобная манера влезать к людям в доверие. Он в невероятно короткие сроки мог расположить к себе кого угодно, будь то управляющий банком, куда он явился с намерением провернуть очередную аферу, или строгая дворничиха, во владениях которой он только что нагадил.

Если его красивые серые глаза не были замутнены дурью или алкоголем, то успех любой операции был ему обеспечен.

Еще Павлушка с беззастенчивостью прожженного альфонса мог обирать своих бывших подружек, не способных забыть его умопомрачительные постельные кульбиты. От него, как правило, подружки перекочевывали к папикам, оплевав перед уходом Павлушкину паскудную рожу закоренелого изменника. При папиках затихали умиротворенно. Наслаждались жизнью и благами какое-то время, а потом принимались скучать. И восемь девиц из десяти набирали телефонный номер Павлушки и предлагали…

Он, между прочим, ни разу никому не отказал. Он исправно зализывал их душевные раны, вскрывшиеся как-то вдруг в их новой жизни. Он позволял им стенать и плакать на своей великолепной груди, ну и… И позволял им оплачивать его услуги. При этом он великодушно позволял им самим определять величину вознаграждения. Нет, был, конечно же, у него нижний предел, но вот чтобы постоянная какая-то такса – нет, этого не существовало.

Случались и проколы. Как во всяком деле. Попадались ревнивцы, грозившие ему расправой, и Павлушке тогда приходилось уходить в глубокое подполье. Попадались и крохоборы, требующие от своих подруг полного отчета о тратах. Попадались и просто мудаки. Способные из нормального праздничного застолья сделать полное говно.

Ладно, допустим, тебе не повезло, у тебя не прет, бывает. При чем тут окружающие?!

Ленку вот взять, к примеру. Она-то была при чем?! Нормальная девчонка. Щедрая, шикарная. Пупочек такой, ум-мм, прелесть просто. А когда она туда еще и брюлик вставляет, то можно кончить, не начиная.

А папик взял и опустил ее при всех. Ну, кто так делает?! Взять бы этому лысому козлу, нащелкать по его обширной лысине. Пользовал-пользовал Аленку, а потом вдруг взял и выставил вон. И старую свою клячу домой назад позвал. Она, правда, не торопится, Ленка вчера в телефонном разговоре обмолвилась. Старуха после новогодней ночи в свою квартиру вернулась, но что это меняет? Ленку-то этот старый боров и знать больше не хочет. И девчонке пришлось назад в материну «двушку» возвращаться. А там уже ее как члена семейства и не рассматривают. Там решили, что она так и останется в особняке жить и ждать, когда ее папик окочурится. А он вон что выкинул.

«Надо бы Ленке сегодня позвонить», – вяло подумалось Павлушке. Сходить куда-нибудь, посидеть, выпить, за жизнь поговорить. Потом можно было бы прийти сюда, в кровати время скоротать.

А, черт! Денег же нет! Куда он ее поведет без гроша в кармане?! Она теперь тоже на мели и не станет, как прежде, на него тратиться.

Вот жопа, а! Просто полная жопа, а не жизнь! Позвонить, что ли, этому кренделю и на шантаж его развести? А что, почему нет?

– Ма! – заорал Павлушка, отшвырнув одеяло и обнаружив к неудовольствию своему, что он еще и в ботинках на кровати.

Надо же было так ухандокаться вчера этим палевом. Угостили тоже! Да, халява сладкой не бывает. Пора, пора зарабатывать по-крупному, пускай даже вот и шантажом.

– Ма! Ты дома?!

Мать пнула ногой дверь его комнаты, выросла на пороге суровым изваянием вселенского укора и спросила, поджимая губы:

– Чего орешь, очухался, скотина?

– Ма, телефон дай.

– А твой где?

– В Караганде, где! У меня на нем минус полтинник. Дай домашний, ма, будь человеком, – заныл Павлушка, сосредоточив в своих мутных глазах все свое очарование.

На мать его трюки давно не действовали, но телефон она ему подала, попутно упрекнув, что за него он не платит тоже, а у нее зарплата не резиновая. Он кивал, умильно скаля зубы, не забывая, правда, указывать ей на дверь.

Как только мать ушла, Павлушка быстро по памяти набрал номер и замер в ожидании. От того, что ему сейчас ответят, как воспримут то, что он скажет, зависело многое в его жизни. Он ведь мог очень круто взлететь, да. И мог потом начать жить по-другому. Не так, как сейчас. Разве дело: просыпаться в ботинках под одеялом и себя не помнить?!

– Да, – ответили ему.

– Добрый день, – вкрадчиво произнес Павлушка и не сдержался, паяц хренов, ляпнул: – А я знаю, что вы сделали прошлым летом…

– Пошел ты!

Трубку бросили. А кто бы сделал по-другому? И чего выпендрился? Зачем сказал именно так? Голливудские страсти покоя не дают? Идиот! Жить он по-новому, по-серьезному собрался. Начал уже, что называется!

– Да! – снова проговорили в трубку, когда он повторил звонок.

– Прошу прощения, я оговорился, – заспешил Павлушка, нервно покусывая губы.

– Ну!

– Я хотел сказать, что я знаю, что именно вы сделали в ту роковую для многих из нас новогоднюю ночь.

– Что за ерунду ты несешь, придурок?! – на другом конце трубки тяжело задышали.

– Это не ерунда! Я все видел своими глазами. На меня ведь мало кто обращал внимание. Все ходили, суетились, трахались, скандалили, выясняли отношения и… кое-что еще. Не так ли?… До меня никому не было дела. Кому нужен придурок-наркоман, без причины хихикающий? А хихикал я не зря. И над вами тоже посмеивался.

– С какой стати?

В голос откровенно просочился испуг, и это радовало. Это обнадеживало, это заставляло грезить о той самой жизни, начать которую было просто необходимо. Рубеж старой подступил уже к самому горлу, хватал за кадык и душил.

– Потому что я видел, что вы делали с тем самым пузырьком, который потом оказался в руках у той глупой курицы, на которую все валят. Но мы-то с вами знаем, что она ни при чем.

– То есть?

– Она никого не отправляла на тот свет. И склянка из-под яда оказалась в ее руках случайно. Так ведь? – он с гаденькой улыбкой выпростал из-под одеяла обутые в ботинки ступни, посмотрел и начал разуваться, сдвигая с пяток. – А почему вы не спрашиваете меня, чего я хочу? Вопрос-то закономерен, не так ли?

– И чего ты хочешь?

– Честно?

– Разумеется.

– Денег! Я хочу очень много денег!

– А если я скажу, что у меня их нет?

– Я не поверю! – Павлушка захихикал, с облегчением пошевелив высвободившимися из кожаного плена ботинок пальцами ног. – И… И меня, если честно, это совершенно не заботит. Мой секрет стоит очень дорого. И вы заплатите мне. Готовы?

– Допустим, – осторожно согласились на том конце провода. – Сколько и когда?

– Завтра в десять утра в подвальчике на Крушининой, – он назвал адрес, не забыв указать сумму, от которой, разумеется, ахнули. – Не опаздывать! Да, и… Скажу вам сразу, мои показания хранятся у нотариуса, и если со мной что-нибудь случится… Ну, одним словом, вы меня понимаете…

Его поняли отлично и на встречу согласились, предупредив, что могут задержаться. Сумма была немалой, и надо было изрядно подсуетиться, чтобы ее собрать.

– Собирайте, – милостиво позволил Павлушка, сыто улыбаясь в предвкушении. – Можете и задержаться немного, это не принципиально.

– Вы мне мобильный свой на всякий случай продиктуйте, вдруг возникнет необходимость с вами созвониться.

Испуганный голос абонента сделался просительным, и Павлушка смилостивился, продиктовал. Опустил трубку домашнего телефона и тут же почесал сальную макушку. Придется у матери стольник выпрашивать. Мобила в минусах, а абонент сказал, что может позвонить ему. Придется выпрашивать у матери. Скандалить примется, точно. Ладно, умаслит, пообещает ей отдать долг сполна. Она поверит. Он не раз ей крупные куски отваливал.

– Ма, чего стряпаешь?

Павлушка вышел на кухню после ванны человек человеком. Волосы аккуратно зачесаны назад. Чистенькие спортивные брюки, рубашка с короткими рукавами в тон. И парфюм даже нашелся в дальнем ящике. Завалялся с лучших альфонсовских времен, теперь вот пригодился. Побрызгал им на свежевыбритые щеки.

Никогда не думал, что доживет до постыдного шантажа. А ведь даже машину приличную имел и золотые часы. Все спустил, все прогулял. Но теперь!.. Теперь категоричное «нет» всем порокам. Получит большие деньги и вложит их куда-нибудь. В какой-нибудь бизнес. Или акции купит и будет на проценты жить. А мать надо куда-нибудь отправить отдохнуть. Устала, измоталась в своей фирме главным менеджером. Ни сна, ни отдыха, ни выходных. Отправит точно на какой-нибудь прославленный курорт. И ей хорошо, и ему… квартира свободная. Можно будет и отпраздновать начало его новой жизни. Ленку, к примеру, позвать. Еще парочку подружек, с которыми зажигал раньше. Они теперь тоже вроде на нуле после своих обманутых папиков, вот он и их порадует.

– Кашу будешь, Паша? – мать одобрительно улыбнулась.

Она любила своего непутевого сына. Любила, когда он чистил перышки и представал перед ней эдаким щеголем, за которого было не стыдно. Может же мальчик держать себя в руках, еще как может. А то, что не определился пока, так то вопрос времени.

– Паша кашу будет, – он поцеловал мать в плечо. – Никуда не хотела бы съездить на отдых на пару недель, а, ма?

– Не хотела бы! – мать покосилась на него со смешком. – Кто же не хочет?! Только туда, куда я хочу, знаешь, сколько денег нужно?

– А если я тебе денег дам? – Павлушка сел за стол и принялся грызть сухую баранку, валявшуюся в сухарнице недели две. – Просто возьму и дам тебе денег, ма. Что скажешь?

– Откуда у тебя такие деньги, непутевище мое? – она любовно потеребила его влажные кудряшки. – Ешь лучше кашку. Твоя любимая, рисовая.

– Ма, я серьезно насчет отдыха. Нет, ты подумай. А деньги… Деньги будут уже завтра. Много денег, ма. И опережая твой вопрос, скажу сразу: я не собираюсь грабить банк, вообще речи нет ни о каких преступлениях.

– Да? – мать посерьезнела, сложила руки на столе, наблюдая за тем, как сын, обжигаясь, хватает кашу ложка за ложкой. – А откуда тогда тебе такое богатство привалит, а?

– Кое-кто мне должен вернуть очень крупную сумму денег. Я долго ждал и дождался, только и всего.

– Это не шантаж?! – глаза матери наполнились тревогой. – Смотри, это так опасно… Шантажисты обычно добром не заканчивают. Слышишь, Пашуня!

– Ма, да слышу я, слышу.

Он увел взгляд в сторону, боясь выдать себя с головой. Не выпустит ведь тогда из дома и сотню на мобильную связь точно не даст. А ему же надо позарез, его просили быть на связи.

А мать у него умная женщина. С лету все понимает. Не зря такой большой пост в своей конторе занимает. Как она лихо про шантаж догадалась, надо же. Жаль, что мужики ее стороной обходят. Могли бы вполне счастливо жить за такой-то бабой. И умница, и привлекательна еще. А то, что сына имеет непутевого, так то временно. Сынок-то скоро тю-тю отчалит. Он ведь за те деньги, которые затребовал, и квартирку себе может позволить. Пускай не в самом центре, но и не в глухом пригороде точно.

– Сынок, скажи честно, что ты затеял? – голосом старшего менеджера снова прицепилась мать. – Если тебе нужны деньги, и весь этот разговор ты затеял, чтобы взять у меня в долг, то я… Я пойму и дам тебе денег.

– Правда дашь? – он тщательно выскреб остатки сладкой каши с тарелки.

– Правда, – кажется, мать выдохнула наконец с облегчением. – Сколько тебе нужно?

– Сотню.

– Так, погоди, – она наморщила лоб, бросив взгляд в сторону прихожей, где на вешалке у нее болталась сумка. – А я и не знаю, есть ли у меня сотня-то? А давай в рублях дам тебе две с половиной, Павлуш?

– Ма, ты не поняла. Мне не сто долларов, мне всего сто рублей нужно.

Он кротко улыбнулся, очень сильно гордясь собой. Мог бы с матери под настроение и больше сорвать, а вот не станет. Не станет пользоваться ситуацией и ее непониманием. Нужно же свое скотство хоть немного благородством разбавить. Пора уже. В канун-то новой жизни…

Он положил сто рублей себе на телефон и тут же, не удержавшись, позвонил Ленке. А та ревет, носом шмыгает. Все, говорит, закончено. И жизнь, и счастье, и любовь. И она сегодня возьмет и с моста городского в реку бросится.

– Ты чего, старуха, офигела, что ли? – присвистнул Павлушка, дико ей сочувствуя. – С моста всегда успеется. Лучше раздобудь где-нибудь денег на бутылку и тащись ко мне. Мать на работе, теперь за полночь еле живая явится. Хата в нашем с тобой полном распоряжении. Так как?

Ленка ненадолго задумалась, потом пробубнила со вздохом:

– Все бы ничего, но в кармане, Павлуш, вша и та удавилась. Меня же без выходного пособия выбросили. Даже подарки не дал взять и тряпки не позволил забрать, которые покупал. Прикинь?!

И она снова горько расплакалась.

– Я с этой скотиной спала-спала, хотя и с души воротило, а теперь что?! А теперь он снова свою Мусю окучивает. Только что-то не очень она торопится к нему вернуться. Я поначалу-то думала, что это ее рук дело. Мы с ней той ночью в темном коридорчике поцапались немного, высказали друг другу все… Ну, думаю, эта старая карга нарочно притащилась, чтобы между мной и Витюшей клиньев набить. Потом, когда он перед ментами начал ее своей законной супругой называть, я в этом окончательно уверилась. А после… Все как-то неправильно у них… Слышь, Павлуша, а может, он еще передумает, а? Может, снова позовет меня?

Павлушу аж передернуло.

Ну что за народ эти глупые длинноногие телки? Ленка хоть и своя в доску, но тоже мозгов с наперсток. Неужели она и впрямь думала, что этот лысый ее на всю жизнь возле себя поселил? Он вот лично никаких иллюзий на этот счет не питал. Правда, не думал, что Витек назад свою старую супругу позовет, думал, что Ленкино место следующая телка займет…

А Виктор – не дурак, вовремя сообразил, что старый друг лучше новых двух. И потому попер Ленку из дома, начав старую жену умасливать. С ней-то оно надежнее, с ней-то спокойнее. И необременительно.

– Значит, никак, да, Ленок? – подвел черту под стенаниями подружки Павлуша.

– Я бы с радостью, Павлуш, но денег ни копейки, – снова плаксиво пожаловалась она.

– Ладно, тогда жди завтра и молись, – обронил он со значением. – Завтра все может в корне измениться, подруга!

– Что ты хочешь этим сказать? – воскликнула она с надеждой.

– То, что сказал. Жди до завтра. Начнем зажигать новую жизнь, старуха! И все у нас будет тип-топ, поверь.

– А-а-а, ну-ну, давай-давай, зажигай. И про старых подружек не забывай. Позвонишь? Или мне самой тебе позвонить?

– Лучше приходи, Ленок. Прямо к обеду подваливай ко мне.

Встреча была назначена на десять. Так что он к обеду успеет домой вернуться с полным мешком денег. И матери отстегнет, и с Ленкой позажигает, и на новую жизнь останется с лихвой.

– Приду, Павлуш, обязательно приду, – застрекотала Ленка, и слез как не бывало. – Мы же с тобой всегда были очень… Короче, ты понял. Приду! Пока-пока…

Павлушка довольно улыбнулся, мгновенно поняв свою подружку. Наверняка решила, что теперь его доить станет, раз с папиком не вышло.