Грешные и проклятые

Говорят, озарения часто приходят в моменты сильнейшего стресса. Когда тебя душит твой командир, я думаю, это достаточно сильный стресс.

Оно было таким ясным. Таким ужасно, чудовищно ясным.

Как я и боялся, что-то распространялось среди них. Некая заразная био-чума, или миметическое колдовство. Вот что это было. Уловка врага, или что-то в воздухе этого мира. Откуда бы оно ни взялось, оно пожирало полк, словно раковая опухоль, убивало его тело и душу. И здесь был его источник, хотя я убеждал себя в обратном. Полковник впустил его, и оно распространялось.

Поэтому Бог-Император послал меня к нему. Чтобы помочь ему. Чтобы помочь им всем. Был лишь один способ остановить это. Лишь один способ спасти полк.

Пока полковник душил меня, я все-таки сумел выхватить лазерный пистолет. Уткнув ствол под его толстые подбородки, я выстрелил, и лазерный луч сжег его мозг. Его руки конвульсивно сжались, и я едва не потерял сознание. Но потом его хватка ослабела, и он пошатнулся, издав звук, которого я прежде не слышал. Из его открытого рта и механизмов аугметики пошел дым. Красный глаз потускнел, и его сияние сжалось в одну точку, прежде чем совсем погаснуть.

Он упал, расколов стол своей тяжестью, и замер неподвижно. Больше не полковник. Приговор был приведен в исполнение. Держась руками за горло, я оттолкнулся от стены. Мое сердце колотилось, словно собираясь сломать ребра, и я чувствовал себя так, будто весь разваливаюсь. Я смотрел на него, пытаясь примирить себя с действительностью.

Это было необходимо. Я должен был это сделать. Ради блага полка. Но легче от этого не было. Я не чувствовал удовлетворения, как тогда, когда казнил других. Напротив, я чувствовал себя отвратительно. Теперь я знал. Знал, что боролся не просто с разложением и потерей дисциплины, а с чем-то куда более коварным. Возможно, люди, которых я убил, были не просто трусами, уклонявшимися от исполнения долга, а… больными. Даже капитан, хотя я его и ненавидел.

Я отбросил эти чувства. Все приговоры были вынесены справедливо. Никто не мог упрекнуть меня за мои действия. Мое единственное преступление состояло в том, что я до конца не замечал, насколько далеко все зашло.

Это был мой долг.

И я намеревался исполнить его.

От этой чумы было лишь одно лекарство. Ее следовало выжечь. Чтобы предотвратить ее распространение, требовалось уничтожить всех зараженных. Убивать их одного за другим было тщетной затеей. Неизвестно, насколько распространилась эта инфекция. Полк был заражен, и чтобы остановить чуму, требовались решительные меры.

Был только один известный мне способ сделать это. Но чтобы прибегнуть к нему, необходимо было пройти по траншеям в тыл. Я не стал прятать труп полковника. Только убийцы прячут доказательства своих деяний. Да и едва ли в бункере можно было спрятать тело так, чтобы его не нашли. Как невозможно было выйти из бункера без риска быть обнаруженным.

Я все еще сожалею, что оставил его там. Когда-то он был хорошим человеком. Он дал мне цель – полк, который я мог назвать своим. Это было самое доброе дело, которое кто-то когда-либо сделал для меня. А я отплатил за это, убив его. Я не раскаиваюсь в этом, потому что это было необходимо, и он уже не был тем человеком, которого я знал. Но даже я не настолько бессердечен, чтобы забыть то, что было раньше.

Когда я вышел из командирского бункера, то увидел, что траншеи охвачены хаосом. Грохот разрывов, жар, паника – все это обрушилось на людей в ограниченном пространстве траншей. Я слышал, как булькает поднимающаяся грязь, и понял, что земля стала особенно нестабильной. Но все это было только мне на руку. Чем дольше они не понимают, что происходит, тем лучше. Я знал, что не могу доверять никому. Скверна в полку проникла слишком глубоко. Даже не зараженные могут быть соучастниками. А если даже и нет, то разве они поймут? Способны ли они осознать священную необходимость, которая движет мной?

Я знал, что надеяться на это не стоит.

Пробираясь сквозь царившее вокруг смятение, я направился к укрепленному бункеру, расположенному за передовой линией траншей. В нем хранились боеприпасы и аккумуляторы для лазганов. Другие бункеры были лишь квадратными коробками из феррокрита, а этот был крепостью.

Перед входом на постах стояли часовые. Здесь всегда стояли часовые и ходили люди, несмотря на грохот орудий и пылающие небеса. Курьеры несли сообщения, сервиторы катили тележки с боеприпасами – непрерывный поток свидетелей. Но я в тот момент уже не думал об этом.

Как я и подозревал, часовые были заражены. Они встретили мой взгляд синими глазами, небрежно отсалютовав. Больше они даже не трудились притворяться.

- Я должен проверить бункер, - сказал я.

- По чьему приказу? – хрипло спросил один.

Я удивленно моргнул.

- Согласно своим полномочиям.

- Простите, комиссар, но полковник приказал…

Я застрелил его. Не успел его товарищ повернуться ко мне, как я выхватил штык и всадил ему в горло, под респиратор. Повернув штык, я вырвал его, из раны хлынул поток крови. Я знал код замка и открыл дверь в бункер, не обращая внимания на изумленные лица свидетелей.