Грешный

— Попроси меня поласкать тебя своим ртом. Нет. Он никогда не стал бы этого делать. Но слово «пожалуйста» слетело с его губ прежде, чем он смог его остановить. Мэтью чувствовал себя оскорбленным, униженным тем, что показал слабость и потребность — такую порочную потребность быть с этой коварной женщиной. И все же, несмотря ни на что, он так хотел, чтобы ее рот припал к нему, довершая начатое, выпивая его до дна, осушая…

Продолжая поглаживать себя, Уоллингфорд представлял легкие, едва уловимые, дразнящие прикосновения языка.

— Ты так и не попросил об этом. Теперь скажешь? Это был не вопрос — требование. Нет. Он не смог бы сказать этого. Просто был не в состоянии. Мэтью ненавидел себя за то, что делал. Ненавидел любовницу, ласкавшую его член до тех пор, пока он не обессиливал.

— Никто не поверил бы тебе, если бы ты рассказал. Ты прекрасно знаешь об этом. Они поверили бы мне, а не тебе.

Да. Он знал об этом. Никто не поверил бы ему, никто бы его не понял.

— Открой глаза, — приказал голос.

Мэтью не хотел делать это, не хотел сталкиваться с пороком и стыдом — с тем, что уже не имело значения в моменты страсти. Но Уоллингфорд был во власти этого рта, этих рук, блуждающих по его ягодицам, пока рот любовницы опустошал его ствол. Эта загадочная женщина занималась орудием Мэтью со знанием дела, и вскоре оно уже яростно салютовало.

Веки Уоллингфорда взлетели вверх, и он встретился взглядом со своей любовницей. Граф был потрясен тем, что увидел. Несмотря на все то время, что они были вместе, этот образ все еще ошеломлял, изумлял. Чувство унижения вновь охватило его, смешиваясь с наслаждением, которое он ощущал, когда смотрел на свое раздутое орудие, продолжая водить по нему рукой вверх–вниз.

Грязно и неестественно. Он — раб безумного желания. Пленник в тюрьме своих собственных страстей.

— Ты хочешь продолжить, не так ли?

Мэтью хотел этого, но как же он презирал себя за то, что так легко признает свои тайные желания!

— Ты ненавидишь меня за то, чем я с тобой занимаюсь, но не можешь противиться этому, правда? Ты не можешь заставить себя положить конец нашим запретным встречам, потому что тебе нравится то, что я делаю для тебя. Тебе по нраву уроки, которые я даю тебе.

Уоллингфорд уже задыхался от ярости и вожделения, разрывавших его изнутри.

«Я ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!!!» — стучало в голове Мэтью, пока горячий язык скользил по раздутой головке его члена.

Он ненавидел все это, а главным образом себя, лежащего здесь, полностью отдавшегося прихотям своего мужского достоинства. Но уйти Уоллингфорд не мог, хотя знал, каким опустошенным и униженным будет чувствовать себя после этой запретной связи. Впрочем, сейчас Мэтью не мог думать об этом. Все его мысли сосредоточились на извергающемся фаллосе, слабеющем в руке его грешной, тайной любовницы.

Мэтью дошел до пика наслаждения, и теперь все его тело пульсировало, содрогаясь от мощных толчков. Низкий стон возбуждения, невольно слетевший с уст, привел Мэтью в ярость. Бесчестная любовница должна была устыдиться того, что сделала, но вместо этого она лишь возбудилась еще сильнее.

— Моя очередь.

Уоллингфорд чувствовал себя обессиленным и все же покорился воле своей мучительницы. Губы Мэтью оказались прямо напротив ее сочившегося влагой лона, которое само прижалось к его рту. Он облизывал и сосал, как его учили, слушая нарастающие стоны удовольствия. Его собственный ствол вновь стал твердым, и любовница опять принялась ласкать его грубой рукой.

Мэтью чувствовал, как кто–то наблюдает за ним. Ощущал чей–то плотоядный пристальный взгляд, буквально пожиравший его тело. Рука шлепнула Мэтью по ягодицам — грубо, непристойно.

— Ты такой грязный, грешный мальчик, — простонала ненасытная любовница.

Уоллингфорд был сломлен, взбешен, унижен! Он чувствовал, как тайная спутница продолжает доводить его до экстаза, и еще раз изверг поток семени на руку, которая никак не выпускала его член.

Грязный. Грешный. Он никогда не сможет стереть этот позор. Уничтожить следы волнительного ощущения своего тела, охваченного неестественной страстью, с ее больными извращениями.

У Мэтью был секрет. Тайна, которую следовало скрывать, которую он хотел спрятать даже от себя самого.

— Вода, — прошептал ангельский голос, отгоняя старые воспоминания. Мэтью чувствовал, как его голову приподняли и бережно поддержали нежной рукой. Что–то осторожно прижалось к губам пациента, которые казались раздутыми и потрескавшимися, и он вздрогнул. Тут же в голове что–то яростно запульсировало.

Дезориентированный, утративший способность видеть, Мэтью оттолкнул руку и сжал губы. Куда он попал? Уоллингфорд из последних сил пытался вымолвить хоть слово, но вместо этого из уст вырывалось лишь рычание, разобрать смысл которого было невозможно.

— Вы в безопасности. Это всего лишь вода. Обращавшийся к нему голос был нежным, лиричным, с намеком на чувственность. Это был голос женщины, немного хриплый и манящий, и все–таки в нем звучали и властные нотки, заставившие пациента сделать несколько глотков чуть теплой воды.