Грета Гарбо и ее возлюбленные

«Я только и занимался тем, что пытался оградить Грету от этих кошмарных газетных небылиц. Нельзя сказать, чтобы газеты ее особо интересовали. Они чаще всего как раз и критикуют ее за ее неразговорчивость, и поэтому делают вид, будто она их больше не интересует. Однако она навсегда останется на редкость притягательной личностью, способной погружать людей в транс или экстаз (sic!) всякий раз, когда ей придет в голову околдовать их. Весь этот уик-энд она вела себя как ребенок — такая счастливая и смешная, искрящаяся остроумием. Безусловно, она гений в том, что касается ее умения осложнять собственную жизнь и жизнь окружающих, однако трудности этого уик-энда носили самый что ни на есть поверхностный характер и скорее напоминали дружеское поддразнивание. Сегодня мы вместе с Сесилью де Ротшильд отправились в Оксфорд. По-моему, лучшей спутницы ей не сыскать: Сесиль целостная, уравновешенная натура, без капли вульгарности, человек с твердыми жизненными ценностями и убеждениями. Несомненно, это уже шаг вперед по сравнению с дурацким детским сюсюканьем и жаргоном антикварных лавок Второй авеню. Сесиль только тем и занята, что пытается облегчить Грете жизнь, тем более что той, как никогда, нужен кто-то, кто бы о ней заботился. Какая она, однако, притягательная натура! Воистину, Грета величайшая чародейка нашего времени, и как замечательно, что я ее знаю, — и опять-таки, как печально, что именно эта ее натура мешает ей вести простую человеческую жизнь, такую, какую ведут менее прославленные представители человеческого рода. Мне совершенно не известно, как долго она еще намерена здесь оставаться — или же ей снова вздумается вернуться во Францию».

В своем дневнике Сесиль зафиксировал каждое слово, каждый шаг Гарбо. По его мнению, она страдала все той же нерешительностью: ей то хотелось побыть наедине с собой, и поэтому она настоятельно советовала Сесилю проводить время с его друзьями и забыть о ней, то принималась рассуждать о том, какая вкусная пища, а затем жаловалась, что, дескать, Сесиль заставляет ее переедать. Однажды она печально посмотрела на себя в зеркало и пришла в полное отчаяние от увиденного..

«Бедная крошка Гарбо — ну и вид у меня! Чего стоят только эти морщины (мор-р-р-щины)… и шея дряблая… слишком поздно… слишком поздно — какое счастье, что я вовремя ушла из кино. Ты только представь себе, как можно стоять перед камерами в таком виде. Ведь как ужасно, когда Барримор ничего не осталось, как ремешком подстегивать подбородок и фотографироваться только с одной стороны. Как, однако, жестоко, что с каждым годом мы становимся все безобразнее. Для женщин нет ничего страшнее — для мужчин это все равно — выглядеть с годами потрепанной жизнью. Мужчина от этого кажется еще только более мужественным. Боже, но какой же у меня вид! Вот почему я не хочу попадаться на глаза фотографам. И ничего с этим не поделаешь, бесполезна всякая пудра — от нее все эти морщины заметны еще сильнее. Как, однако, печальны эти борозды — а появляются они от того, что всю жизнь живешь в напряжении…»

Как и Гейлорд Хаузер до него, Сесиль, живя с Гарбо, страдал от скуки и уже в десять часов отправлялся спать. Она не позволяла ему ни рисовать ее, ни фотографировать. К тому же она не проявляла к нему ровно никакого участия. Она скорее могла заинтересоваться судьбой какого-нибудь совершенно постороннего человека — например, туриста, чей чемодан открыли таможенники, — и в то же время оставаться безучастной к тому, как чувствует себя Сесиль. Когда они вместе ехали в машине, она поначалу жаловалась, что, мол, слишком жарко и душно, а спустя минут десять начинала утверждать, что наверняка простудится. И в завершение находила это противоречие весьма забавным. Каждую осень она подхватывала простуду, каждая зима подрывала ее последние силы и остатки здоровья. Тем не менее она никогда не отказывалась от рюмки и говорила Сесилю:

«Обожаю пропустить глоток-другой виски. Я всегда думаю о том, когда же я, наконец, выпью. Я знаю, что это нехорошо, но не могу устоять — сразу чувствуешь себя другим человеком».

Сесиль записывал ее странные обороты речи: «Запас слов у нее невелик: «Простите, но могу ли напомнить вам, что я не глухая», «Тот, кто умней меня, наверняка знает». Однако ей присуще чувство собственной важности. Она видит себя среди богинь. А еще она большая любительница критиковать манеры и неотесанность других людей, хотя сама весьма скромного происхождения. «Так нельзя». А затем широко улыбается. «Я бы ни за что не позволила себе ничего подобного. Уж если этого нет, что тогда остается?»