Гретель и её бесы

– Сегодня я предлагаю поговорить о вашей семье, – сказал Фонберг, поправляя очки.

– О настоящей или приемной? – уточнила Гретель.

– Вообще и о той и о другой. Но давайте начнем с вашего брата, Гензеля. Как вы считаете, ему хорошо жилось в аду?

– Думаю, тяжелее, чем мне… – вздохнула Гретель. – Он очень скромный мальчик и не мог постоять за себя. К счастью, у него была я, Нильс, остальные друзья… Мы всегда поддерживали друг друга.

– По понятным причинам я не могу работать с Гензелем, – сказал доктор. – Ведь после возвращения он не произнес ни слова. Но, исходя из вашего рассказа, в аду он не только говорил, но даже пел в хоре! Что же на него так повлияло? Ведь он вернулся домой…

Гретель пожала плечами, сама не зная, как это объяснить. В конце концов, это Фонберг – психолог, а не она.

Но все же у нее имелось собственное предположение на этот счет.

– Когда нас утащили в преисподнюю, Гензель с этим как-то справился и свыкся. Не сразу, конечно, но постепенно, день за днем. А когда бесы вернули нас обратно, это стало дополнительной встряской. В психологии есть для этого какое-то специальное слово…

– Стресс? – предположил Фонберг.

– Да, точно! Возможно, поэтому он и замолчал, из-за стресса. А еще, как мне кажется, Гензель боится, что ему не поверят.

– Что ж… – произнес доктор, отмечая что-то в своем блокноте. – Тогда давайте пойдем дальше. Гретель, расскажите, пожалуйста, о ваших приемных родителях. Кто они?

Слегка поразмыслив, девочка сказала:

– Обычные бесы, которые вели нормальную грешную жизнь. Выглядели ужасно, вели себя омерзительно, короче, ничем не выделялись.

– Они вас обижали?

– Ну не то чтобы… – Гретель подвинула ноги ближе к огню. Когда такси застряло в сугробе, она зачем-то решила вылезти наружу и набрала полные ботинки снега. Промокшие чулки так и не желали высыхать, несмотря на жаркий огонь камина. – Все-таки приемные родители несли за нас определенную ответственность. Заставляли трудиться, следили, чтобы мы не сбежали. Иногда женщина била меня, если я недостаточно прилежно делала работу по дому или просто когда хотела сорваться на ком-то. Но это случалось не так уж часто.

– А вы знаете, что ваша мать… Ваша настоящая мать была на лечении в психиатрической клинике после того, как пыталась на кладбище убить вас?

– Не знаю, кого она там пыталась убить, но уж точно не меня, – отрезала Гретель. – Когда мы с Гензелем вернулись, мать была просто счастлива.

– А может, ей помогло лечение? – предположил доктор.

– К чему вы клоните? – прищурилась Гретель.

– Я просто хочу разобраться. По вашим словам, бесы приняли вас в свою семью. Здесь, в нашем мире, детей усыновляют, когда по каким-то причинам сами не могут иметь ребенка. Для таких родителей это способ испытать счастье материнства и отцовства. Как вы считаете, почему же они вас не любили?

– Мне кажется, меня и Гензеля им просто… назначили, – подумав, сказала Гретель. – Никто нас не выбирал. Это была семья, в которой мы жили, и ничего больше. Как приют. Или как это называется, если других детей нет?..

– Патронатная семья, – подсказал доктор. – Да, чем-то похоже. Насколько я помню, были и другие дети, с которыми вы общались? Нильс, например? Его тоже приютила патронатная семья?

– Да, именно, – подтвердила Гретель.

– И почему же вы не попытались объединиться и сбежать?

– Еще как пытались! Но куда? Место, где мы очутились, – это не пещера, из которой можно выбраться. И не остров, с которого можно уплыть. Это… другой мир. – Последнюю фразу Гретель произнесла почти шепотом.

Доктор Фонберг задумчиво почесал подбородок и неожиданно спросил:

– Если это целый мир, там, наверное, есть города и даже страны?

– Наверное, есть, – пожала плечами Гретель.

– Но вы не уверены?

– Никогда этим не интересовалось. Мне хватало того, что происходит вокруг. Школы, хора, приемной семьи.

– Насколько я знаю, прежде вы никогда не покидали Марбах. – Фонберг подался вперед, напомнив Гретель ищейку, вставшую на след. – А в детстве вас интересовало, что происходит за его пределами? Или вам было достаточно того, что происходит вокруг – в вашей семье, в воскресной школе?

Гретель ничего не ответила. Теперь доктор намекал, что, возможно, Марбах и ад – одно и то же место. И это воображение бедной девочки, которая испугалась маньяка, расщепило городок на светлую и темную половины.

Внезапно Гретель со всей возможной ясностью осознала, что все эти сеансы – пустая трата времени. Фонберг не верил ни единому ее слову, ни сегодня, ни в любую другую встречу. Каждый раз он пытался свести все к тому, что бесы и ад – лишь плод ее фантазии. Что Гретель все время оставалась дома, проводила время с одноклассниками и родными, а побывав в лапах марбахского похитителя, повредилась рассудком и заменила в своем сознании все неприятные образы на бесовские. Так художник пишет новую картину поверх неудачной.