Гретель и её бесы

Гретель хотелось вскочить с кресла и заорать: «Все, что я говорю, – ПРАВДА! А вы пытаетесь найти этому логическое объяснение! Нет там разумного объяснения, ясно?! Это мистика, магия! А не наука, в которую вы так верите!» Вместо этого она покосилась на книжный шкаф и спокойным голосом произнесла:

– Почему мы сегодня не пользуемся метрономом? Без гипноза мою защиту не пробить, вы же сами об этом говорили.

– Тот мудр, кто от заблужденья к истине идет, – улыбнулся Фонберг. – Я как раз хотел перейти к этой части!

Доктор направился к шкафу, на ходу вещая:

– На вашу с Гензелем долю выпало слишком много испытаний. Мать, которая пыталась вас убить, агрессивные одноклассники, ужасы, пережитые в лесу… Неудивительно, что в вашей голове это все приобрело такие очертания. Но самое главное – все это время вы были в Марбахе.

Гретель кивнула.

– Впрочем, если быть совсем точным, то не все время, – сказал Фонберг, открывая дверцу шкафа. – Две ночи выпали. В отличие от остальных детей, вы пропадали два раза и оба раза возвращались. Полицейские отчеты по вашему делу – весьма занимательное чтение!

Гретель закатила глаза. В детстве она сто раз слышала от детектива про две ночи, когда они с Гензелем якобы потерялись, а потом нашлись.

– В первый раз вы с братом отсутствовали в ночь со второго на третье ноября, когда пропал Нильс Дельбрук. Верно?

– Возможно. Не помню такого.

– К счастью, утром третьего числа вы объявились. – Фонберг поставил метроном возле фонографа, а потом сел и пролистал блокнот. – «По возвращении домой Гензель и Гретель Блок заявили, что накануне отправились за грибами и заблудились. Тем не менее очевидно, что дети спрятались в лесу от собственной матери, проявлявшей агрессивное поведение. Были сняты побои…» Это выписка из полицейского протокола.

Фонберг отодвинул блокнот, сложил руки домиком и произнес:

– А второй раз вы с братом исчезли в ночь с четвертого на пятое ноября, если не ошибаюсь. Марта Блок на тот момент уже находилась в больнице. Ваш отец заявил в полицию об исчезновении, когда вы не явились к ужину. А на рассвете… – доктор откинулся на спинку кресла, – на рассвете вы опять же нашлись. Но теперь вы помнили только преисподнюю и бесов, а Гензель и вовсе замолчал. В таком состоянии вас отыскали добровольцы, которые вышли прочесывать лес.

– Я уже сама не знаю, во что верить, – буркнула Гретель.

– Верьте фактам. Потому что в противном случае нам придется поверить, будто все это время в Марбахе находилась какая-то другая Гретель Блок. Разве такое возможно?

– Всю жизнь я думала, что побывала в аду.

– Милая фройляйн, – мягко произнес психолог. – В этом я нисколько не сомневаюсь. Нисколько.

«Пора заканчивать с этим», – решила Гретель. Приняв эту мысль, она поерзала, удобнее устраиваясь в кресле и давая Фонбергу понять, что готова к сеансу гипноза. Тот открыл крышку метронома и позволил маятнику начать движение влево-вправо.

Гретель закрыла глаза, но на этот раз она старалась не слушать метроном и тем более успокаивающий голос психотерапевта. Звук колокольчика манил и увлекал ее в серебристый туман, но девушка попыталась уцепиться за что-нибудь, подобно тому как лодка цепляется якорем за неровности дна. И оказалось, что ее тихой гаванью, куда не мог проникнуть звук метронома и журчащий голос Фонберга, стал образ Конрада Ленца. Гретель как наяву увидела его смеющееся лицо, долговязую фигуру, даже ощутила запах его чертовых ментоловых сигарет. В этот момент она услышала:

– Гретель, сколько вам сейчас лет?

– Четырнадцать, – отозвалась девушка, хотя прекрасно помнила, что ей двадцать четыре, и осознавала, что находится на сеансе у психолога.

– Отлично. Где вы находитесь?

– Мы… мы с Гензелем в лесу. Здесь темно и холодно. Мы заблудились и… о нет… нет!

– Гретель, вы в порядке? – спросил Фонберг.

Девушка вела с доктором хитрую игру, но перед ее глазами все еще стояло лицо Конрада. Того самого, который водил ее на каток, в оперу и дарил красивые платья. Конрада, который, скорее всего, отправит ее восвояси, едва получит портрет марбахского убийцы. И все же Гретель должна была дать ему этот портрет, хотя бы ради книги. Ей стало безумно жалко себя, и от этого по щекам потекли слезы. Впрочем, слезы – это именно то, что сейчас требовалось, и Гретель дала им волю. Она закрыла лицо ладонями и застонала, издав долгий жалобный звук.

– Гретель, слушайте звук метронома! – сказал Фонберг. – Когда он отсчитает нужное количество ударов, вы проснетесь, и вам снова будет двадцать четыре.

Гретель сосредоточилась, отсчитывая щелчки, по двенадцать за один год. В первый раз за нее это сделало подсознание, и сейчас ошибка была недопустима. Когда метроном отзвенел сто двадцать раз, Гретель вздрогнула и открыла глаза.

– Доктор… откуда я… откуда я взяла… – всхлипнула она.

– Что вы взяли?

– Откуда в моей голове взялись эти странные истории? Я сама не понимаю, зачем рассказывала вам про ад и бесов. Кажется… – Гретель посмотрела на доктора покрасневшими глазами, – я сама в это верила!