В поздних дневниках подобные подозрения сохраняются. 15 марта 1940 г. Вавилов пишет, что нужно «выбраться из беспросветного пессимизма, апатии, автоматизма и безразличия, в котором нахожусь давно, давно. Болезнь это или нормальное состояние?»
И далее – неоднократно: «Срываю и сорвал с себя многие житейские путы, физиологию, зоологию, куда-то поднялся. Но дальше нельзя. ‹…› уже на грани с сумасшествием. Понимаю, что если пойду по этому пути дальше, то сумасшествие (т. е. излом, крушение сознания) неминуемо» (11 июня 1942). «Боюсь, что балансирую на грани с сумасшествием…» (18 октября 1942). «Двигаюсь как лунатик и от первого толчка могу полететь» (15 августа 1943). «Сознание, оторвавшееся от его прямого биологического назначения. Это, вероятно, и есть начало сумасшествия» (14 ноября 1943). «…у меня болезненная „одержимость“, не могу отвязаться, стать на привычную систему координат человеческих интересов определенного времени и места» (21 апреля 1946). «Я потерял платформу и все время в неустойчивом полете. Отсюда недалеко до сумасшествия, а после этого в сущности кончается все. Человек – только „в своем уме“» (30 декабря 1946). «Когда сам с собою – отлет сознания вверх „выше солнца и планет“. Отлет, конечно, кажущийся, на самом деле вырваться, по-видимому, нельзя. А весь день, на людях, опять влезаю в тело. Актер, игра, условность, слова, люди, дома, история, искусство. Выскакивать вверх так трудно. // Это все самое главное и самое интересное. Остальное как сон. ‹…› Побаиваюсь, не сойду ли с ума с такими мыслями» (28 апреля 1948). «Не начало ли это сумасшествия?» (25 декабря 1949).С философской точки зрения безумие, конечно, – всем иррационализмам иррационализм.
Но в случае Вавилова «душевное расстройство» – не только рисовка и эффектная поза разочаровавшегося в рациональности философа. Для опасений и вправду были основания.
Есть с десяток записей, в которых Вавилов упоминает многократно случавшиеся с ним необычные состояния измененного сознания.
2 октября 1909 г. это состояние описано в стихотворении:
Бывают минуты… нет даже мгновеньяКогда рвутся путы людского рожденияКогда вдруг, не знаю, иль выше иль нижеЯ вне человека и к космосу ближеКак камни, как море мне кажутся людиИ головы, руки и ноги и грудиЧужие: не будет ни горя, ни гневаВ их звуках не слышно родного напеваСебя забываю; во мне нет желаньяНи воли, ни страсти; есть только познаньеНемое познанье, без горя без счастьяЛишь символ великий, что космоса часть яИ в целом и в малом я есть, жив и веченНо я… стал космичен, а мир человечен.