Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова

На войне совесть чиста, и, ей Богу, все мы чисты душою и сердцем… ‹…› Мир – конец этому раю, и, пожалуй, «хорошо умереть на войне». Все «дело военное» – такие пустяки и игрушки, и даже смерть – игрушка. Люди вместо того, чтобы жить, – стали играть «в солдатики», это и есть всесветная война. А занятная игра – творчество, т. е. счастье. И едва ли люди забудут после войны об этом временном всеобщем счастье – войне.

28 апреля 1916

Скачу на белой, опытной, резвой кобыле. Дорога красивая. Леса, холмы, деревни. На обратном пути дождь и буря. Несусь галопом, почти закрыв глаза. Острый ветер пахнет сиренью и новыми листьями березы – «дыхание весны». Купаюсь в теплом дожде и «лечу, лечу стрелой», забыв обо всем и понимая только, что это – счастье.

3 мая 1916

Сирень – целая философия. Она, между прочим, безусловно меланхолична и своим запахом, и фиолетово-зеленым световым сочетанием. В ней сразу и радость о новой весне, и плач о ее финале.

14 мая 1916

Пошли на еврейское кладбище. Торчат, как в огороде, надгробные доски, довольно неприличной формы. Бог их знает, может быть наивны и глупы все эти надписи и орнаменты, но смотришь на странные иероглифы и символику и чувствуешь что-то тайное, заповедное, библейское. Странные орнаменты: сломленное дерево, над ним пять зеленых птиц с длинными клювами – видимо, плачут о погибшем пристанище. Иногда так: мертвая большая птица лежит лапами кверху, над нею птенцы – и не то клюют ее, не то оплакивают. Встречаются какие-то рогатые птицы – но вообще птицы и деревья чаще всего. Могилы налезают одна на другую, неряшливые, бездна майских жуков, облепивших все кусты. И хотя светит солнце и играет на мягкой густой зелени, почему-то жутко на этом кладбище и совсем нет приятной элегии христианского кладбища. Здесь пахнет трупами и моргом. Выходим в лес, ложимся на спину. Летит аэроплан, на западе горошиной синеет колбаса [дирижабля], в Молодечно ухают по немецким авиаторам, шумит поезд и автомобиль. Тепло, светло и зелено.

27 мая 1916

Ночь не спал… ‹…› …во мне сейчас разность потенциалов невероятная – ясно хотя бы по тому, что, занимаясь динамо-машинами, вдруг оторвался и начал писать «апокалиптические» соображения. Впрочем, гроза небесная через ½ часа кончится, гроза земная, по сегодняшним газетам судя, уменьшается в амплитуде, а гроза моя кончится «тихим разрядом».

Беда или счастье человека в том, что он вполне определенная функция многих переменных

Y=φ(x, y…u)

и из этой оболочки, φ – не вылезешь. Сознание – расщепление всего на все и меня. Неужели и «горнее» Божеское сознание такое же, или там одно только я, но нет «всего», остального, есть субъект, но нет объекта? И может быть вывод совершенно аналогичный «Cogito – ergo sum» – «Est mundus – ergo Deus»[187]. Бог может быть только «миром» – иначе это еще одно лишнее «я», начальство, генерал, которому все завидуют, из страха гнут затылки и в кармане сучат кулаки.

2 июня 1916

Все-таки я еще не могу постигнуть, что это все? Чепуха, игрушки, интермедия перед началом «жизни». Ведь все вышло, как нарочно. Кончил я университет и остановился на распутье, беспомощным. И вдруг – чудовищные рельсы войны, по которым я безвольно покатился, и качусь уже 2 года. Вот мне сейчас и кажется, что все эти переходы из батальона в в. д. о.[188], из в. д. о. в радиотелеграф – «прыжки в вагоне». Как будто и существенно – а на самом деле вспомнишь – ну через год, через ½ года – поезд придет на конечную станцию – и попросят выйти и все эти заботы о вагонном комфорте окажутся ужасной чепухой и детской забавой. Добросовестно работать на войне для родины? Я – исполняю приказания, но я совсем не делец и практиком не могу быть органически. Если в жизни мне не будет случайных поддержек – вероятно, погибну. ‹…› Так вот и смотрю теперь на все свои приключения, как на шутку, дни проходят. Курсы, обеды, газеты, начал читать роман Белого «Петербург».

3 июня 1916

Жизнь вовсе не математическая кривая без начала и конца, а отрезок, странный отрезок кривой. Эти две точки «extremum» рождение и смерть можно пройти по кратчайшему расстоянию – прямой – такова, кажется, жизнь животных. Но люди творят чудеса, и иногда этот жалкий отрезок успевает подняться у какого-нибудь Леонардо или Наполеона чуть ли не до бесконечности. Вот в этих-то изгибах отрезка – судьба и жизнь человека – и задача – обмануть судьбу и удлинить хоть вверх, хоть вниз диковинными петлями линию жизни. Идеал человека

рождение

δ∫f (t)dt = 0

смерть

условие максимума «площади». Вот я и смотрю теперь на свое подневольное «Vergnügungsreise»[189] в экспрессе войны. Пожалуй, это счастье, и не будь войны жизнь прошла бы хуже. Но увы – поезд с закрытыми наглухо окнами, едва-едва колышется, шумит, и только «на станциях» толчки заметны немного. В «купе» как дома, те же книга и скука – и пусть несусь я в том универсальном поступательном движении, но «моего» «относительного» движения не заметно.