Грядущий Аттила

Главным — если не единственным — товаром, который мог предложить для обмена индеец, был мех. Экспорт пушнины из Северной Америки в Европу превратился в бизнес с миллионными оборотами. Шкуры бобров и белок, лисиц и енотов, волков и медведей пересекали океан и приносили торговым компаниям европейцев большие барыши. Индеец-охотник сделался важным участником экономического процесса. Когда начинались индейские междуусобия или стычки с белыми, это несло торговцам серьёзные убытки, так что мир был для них желанным и необходимым условием успеха.

Однако взаимное доброжелательство длилось недолго. Уже в источниках и документах начала 17-го века начинают встречаться упоминания о недоразумениях, конфликтах, вооружённых столкновениях. Идея индивидуального владения землёй — столь естественная для каждого европейца — вот что было абсолютно непостижимо для индейцев. Они как бы соглашались — признавали, — что пришельцы, снабжающие их такими замечательными вещами, должны иметь какую-то территорию для обитания в их краях. Но делить землю, обозначать границы "твоего" и "моего" участка казалось им такой же нелепостью, как если бы кто-то предложил им делить воздух, свет солнца, дождь. На многочисленных переговорах они на словах соглашались уступить — продать — белым какие-то части территории, с удовольствием получали в уплату деньги и товары ("Ну и простаки же эти пришельцы!"), но потом искренне удивлялись, когда новые владельцы протестовали против их появления на проданном участке. "А где же нам охотиться? Где рыбачить? Как мы должны кормить свои семьи?"

Индейцы не могли усвоить принцип владения землёй — зато белые не отдавали себе отчёта в главном отличии племенной структуры индейского этноса от привычной им государственной структуры. По европейским понятиям, каждый человек должен был подчиняться властям — губернатору, наместнику, избранному совету, — а если он не подчинялся, нарушал постановления, законы, договоры, власти подвергали его наказанию. Белые воображали, что и индейское племя устроено таким же образом. Они долго не замечали — или не хотели видеть, — насколько слаба и эфемерна была власть вождя. Когда вождь на переговорах продавал им какую-то часть леса, поля, берега реки, они полагали, что он тем самым принимал на себя обязательство заставить всё остальное племя соблюдать условия договора. Если же какой-то воин, в охотничьем азарте, заходил на проданную территорию, вступал в конфликт с белым поселенцем и ранил или убивал его, вождь должен был наказать его или выдать для наказания белым. На самом же деле у вождя не было таких прав. Если бы он посмел насильно передать провинившегося "врагам", родня нарушителя, исполняя закон кровной мести, убила бы его, и всё племя было бы на её стороне.

"Площадь, занимаемая различными родами племени сиу, равнялась примерно площади штата Техас. Как эти группы населения, говорившие на трёх разных наречиях, язычники и обращённые христиане, мирные и воинственные, могли согласиться на власть одного человека над ними? Как мог такой человек, если бы даже он был избран, заставить всех выполнять условия договора, подписанного им?"⁵ Опыт показывал, что эти ожидания оказывались полной иллюзией.

Третьим камнем преткновения — барьером, — разделившим белых и краснокожих, явилась глубинная разница — несовпадение — их жизненных целей. Белый земледелец видел свою цель в том, чтобы распахать поле, завести стадо, построить прочный и тёплый дом, в котором он мог бы растить своих детей в достатке и в той вере, которую исповедывал сам. Достижение этой цели — он знал — принесёт ему мир душевный и уважение соседей и соплеменников. А что ещё нужно человеку в этой жизни? Война оставалась для него печальной и жестокой необходимостью, несла только боль и разорение.

Индеец же был всегда — прежде и превыше всего — воином. Охотничьи успехи тоже ценились, но они приносили гораздо меньше славы, чем военные подвиги. "Для индейца переход от мира к войне был делом мгновения… Инструменты, которые он использовал на охоте для добычи пропитания, были теми же, что употреблялись в бою. Любой индеец, столкнувшись с каким-то противодействием, мог в одну минуту превратиться из убийцы бизонов в убийцу людей… Например, у индейцев племени шайен молодой человек был никем, до тех пор пока он не принял участия в войне или набеге, не украл коня, не снял скальпа с врага. Без этого ни одна девушка не бросила бы на него взгляда".⁶ (Не напоминает ли это нам скифов, викингов, монголов?)