Грязная работа

У дверей что-то защелкало. В комнату резво вбежали четыре крохотных двуногих в шелке и атласе. У одного лицо было игуаны, руки енота, а одет он был мушкетером: шляпа с пышным пером и все дела. Он выхватил шпагу и ткнул ею Мятника Свежа в ту руку, которой тот дергал за ленту.

– Ай, ч-черт. Тварь!

– Мне кажется, он не хочет, чтоб вы отвязывались, – сказал Чарли.

Игуано-дон с пышным росчерком отсалютовал Чарли шпагой, а свободной лапкой повертел у кончика рыла, словно бы говоря: “Отличный нюх, приятель!”

– Значит, – сказала Одри, внося поднос с кофе для Мятника, – я вижу, вы уже познакомились с Беличьим Народцем.

– С кем-кем? – переспросил Чарли.

Крохотная дама с утиным лицом и черепашьими ручками, одетая в бальное платье из лилового атласа, сделала Чарли книксен, и он кивнул в ответ.

– Мы их так называем, – сказала Одри. – У первых, которых я сделала, были руки и лица белок, а потом беличьи детали у меня закончились, и они стали несколько барочнее.

– Так они, что ли, не из Преисподней? – спросил Чарли. – Их сделали вы?

– Вроде того, – ответила Одри. – Сливки и сахар, мистер Свеж?

– Да, пожалуйста, – сказал Мятник. – Вы делаете таких монстров?

Вся четверка существ разом повернулась к нему и как бы выдвинула челюсти, словно говоря: “Эй, дружок, это кого ты назвал монстрами?”

– Они совсем не монстры, мистер Свеж. Беличий Народец – такие же люди, как вы.

– Ну да, только одеваются получше, – сказал Чарли.

– Знаете, Ашер, я ведь не навсегда привязан к этому стулу, – произнес Мятник. – Женщина, кто – или что – вообще вы такое?

– Вы бы повежливей, – сказал Чарли.

– Наверное, мне следует объяснить, – сказала Одри.

– Думаете? – уточнил Мятник.

Одри села на пол, скрестив ноги, и Беличий Народец собрался вокруг послушать.

– В общем, как-то неловко признаваться, но, видимо, все началось в детстве. Меня как-то тянуло к мертвому.

– Типа – нравилось трогать дохлятину? – спросил Мятник Свеж. – Голой в ней валяться?

– Будьте добры, дайте же даме сказать, – не выдержал Чарли.

– Да эта сучка просто нелюдь, – сказал Мятник.

Одри улыбнулась:

– Пожалуй, да – да, я нелюдь, мистер Свеж, а вы привязаны к стулу у меня в столовой и зависите от любого моего нелюдского каприза. – Она постукала серебряной чайной ложечкой по передним зубам и закатила глаза, будто воображая нечто восхитительное.

– Продолжайте, пожалуйста, – содрогнувшись, произнес Мятник Свеж. – Простите, что перебил.

– Но все было вполне по-людски, – сказала Одри, взглядом бросая Мятнику вызов. – Просто у меня очень развито сопереживание всему, что умирает, – главным образом, животным, но когда, к примеру, скончалась моя бабушка, я это почувствовала за много миль. Признаться, меня это не ошеломило, никак, но в колледже я решила изучать восточную философию – хотела понять, что мне с этим даром делать. А, ну и дизайн одежды.

– Мне кажется, важно хорошо выглядеть, когда работаешь с мертвыми, – сказал Чарли.

– Ну… э-э… возможно, – сказала Одри. – И я была хорошей портнихой. Мне очень нравилось шить наряды. Короче, я познакомилась с одним парнем и влюбилась.

– С мертвым парнем? – уточнил Мятник.

– Всему свое время, мистер Свеж. В свое время – умрет и он. – Одри посмотрела в ковер.

– Вот видите, мудило вы бесчувственный, – сказал Чарли. – Вы ее обидели.

– Алло, Ашер? Привязанный к стулу – да, – ответил Мятник. – Окруженный маленькими монстрами – да. Но никак не бесчувственный.

– Извините, – сказал Чарли.

– Все в порядке, – продолжала Одри. – Его звали – Уильям… Билли, и мы два года были вместе, а потом он заболел. Всего через месяц после того, как мы обручились, ему поставили диагноз – неоперабельная опухоль мозга. По их оценкам, жить ему оставалось месяца два. Я бросила учебу и не отходила от него. Одна сиделка из хосписа знала, что я изучаю Восток, и посоветовала нам поговорить с Дордже Ринпоче, монахом из Тибетского буддистского центра в Беркли[80]. Мы беседовали о “Бардо Тёдол”, которая вам известна как “Тибетская книга мертвых”. Он помог Билли переместить сознание в следующий мир – в следующую жизнь. Отвлек нас от тьмы, и смерть после общения с ним стала естественной – какой-то надеждой. Когда Билли умирал, я не отходила от него и чувствовала, как его сознание движется дальше, по правде чувствовала. Дордже Ринпоче сказал, что у меня особый талант. Он считал, я должна учиться дальше у верховного ламы.

– И вы стали монахиней? – спросил Чарли.

– Я думал, лама – это такой рослый баран, – произнес Мятник Свеж.

Одри не обратила на него внимания.

– У меня болела душа, и мною нужно было руководить, поэтому я поехала в Тибет, где меня приняли в монастырь. Там я двенадцать лет изучала “Бардо Тёдол” под водительством ламы Кампары Ринпоче – семнадцатой реинкарнации бодхисаттвы, который тысячу лет назад и основал нашу школу буддизма. Он обучил меня искусству пховы – переноса сознания в момент смерти.

– Чтоб вы могли делать то, что монах сделал для вашего жениха? – спросил Чарли.