Как и в других японских стихах о природе, отсылки к времени года помогали создать настроение. Мацутакэ вошел в совокупность более старых примет осени, среди них, например, зов оленя или полнолуние во время осеннего равноденствия. Надвигающаяся оголенность зимы окрашивала осень зарождающимся одиночеством на грани с ностальгией, и приведенные выше стихотворные строки – как раз в таком настроении. Мацутакэ был удовольствием для избранных, знак удачи тех, кто может жить в изысканных образах природы, радостью для утонченного вкуса[17]
. Поэтому, когда крестьяне, готовясь к выездам знати на природу, иногда «подсаживали» мацутакэ (то есть искусно вкапывали грибы в землю там, где мацутакэ сами по себе не росли), никто не возражал. Мацутакэ стали частью идеальной смены времен года, и ценили их не только в поэзии, но и в других искусствах, от чайной церемонии до театра.Эпоха Эдо завершилась с реставрацией Мэйдзи, и началась стремительная модернизация Японии. Вырубка лесов продолжалась – в пользу сосен и мацутакэ. В окрестностях Киото «мацутакэ» стало собирательным названием для любых грибов. В начале ХХ века мацутакэ разрослись повсеместно. К середине 1950-х, впрочем, положение изменилось. Сельское редколесье вырубили ради посадок строевого дерева, замостили в ходе урбанизации провинциальных территорий, или же их забросили, переселившись в города, сами крестьяне. Ископаемое топливо вытеснило дрова и уголь, селяне больше не использовали редколесные участки, и те покрылись густыми чащами лиственных деревьев. Склоны холмов, когда-то усеянные мацутакэ, стали теперь для сосен слишком тенистыми. Уязвимые из-за недостатка света сосны убила нематода. К середине 1970-х мацутакэ по всей Японии сделались редкостью.
Однако в то время в Японии происходил быстрый экономический рост, и на мацутакэ был спрос – как на исключительно дорогой подарок, разновидность взятки или поощрения. Цены на мацутакэ взлетели до небес. Знание о том, что мацутакэ растут и в других частях света, вдруг оказалось востребованным. Путешественники и жители зарубежья принялись слать мацутакэ в Японию; возникли импортеры, желавшие поучаствовать в международной торговле мацутакэ, и в дело бросились сборщики-неяпонцы. Поначалу обнаружились грибы всех цветов и разновидностей; их можно было счесть за мацутакэ, поскольку они источали соответствующий запах. Возникло множество новых научных названий – мацутакэ в лесах по всему северному полушарию внезапно обратили на себя внимание. За последние 20 лет в названиях навели порядок. По всей Евразии большинство мацутакэ ныне именуются
Японцы нашли способы делить мацутакэ из разных уголков света на категории, и категории эти отражаются в ценах. Глаза на такую категоризацию мне открыл один японский импортер: «Мацутакэ – они как люди. Американские грибы белые, потому что люди там белые. Китайские грибы черные, потому что люди там черные. Японские люди и грибы устроились аккурат посередине». Не у всех категории одинаковые, но этот наглядный пример применим ко многим разновидностям классификаций и оценок, придающих форму общемировой торговле.
Меж тем японцев заботит утрата сельского редколесья, что было богатым источником красоты во все времена года – от весеннего цветения до буйства осенних листьев. Начиная с 1970-х на восстановление этих лесных массивов мобилизуются добровольческие группы. Желая что-то менять своей работой, а не бездеятельно упиваться эстетикой, эти группы принялись искать способы возродить редколесье так, чтобы оно приносило человеку пользу. Высокие цены на мацутакэ сделали этот гриб идеальным продуктом восстановленного леса.
Тут я возвращаюсь к прекрасному и к жизни в нами же сотворенном безобразии. Жизнь стала более насыщенной – не только японской эстетикой и экологическими историями, но и международными отношениями и капиталистическим торговым опытом. Как раз обо всем этом и пойдет речь в книге. Но сейчас, пусть на миг, видится важным полюбоваться грибом.