Хрулеев действительно хорошо разбирался в оружии, но таких пистолетов он не видел никогда. Что-то негромко щелкнуло, шею кольнуло, рука Хрулеева инстинктивно метнулась к горлу и наткнулась на торчавший из шеи ярко-красный дротик. Хрулеев еще успел матюгнуться и вытащить из шеи дротик, но следующие несколько секунд навсегда выпали из жизни и памяти, все погрузилось в белесый туман.
Хрулеев очнулся от нестерпимого холода, металл жег спину и ноги. Хрулеев лежал на спине на железном столе в центре помещения, его правая нога уже была примотана к острому штырю эластичным жгутом, остальные конечности пока еще были свободны. Хрулеев зарычал, но к своему ужасу ощутил, что руки и ноги не слушаются, он был парализован.
Люба нагло положила свой макаров Хрулееву на грудь и теперь занималась тем, что приматывала к штырю жгутом правую руку Хрулеева.
— Эту штуку, которой я тебя вырубила, сделала Плазмидова, по приказу Германа. Обычная пневматика, но дротики, как ты уже догадался, отравлены. Герман — мудрец, ученый и детовед. Он требовал от Плазмидовой создать несмертельный яд, который позволили бы нам захватывать детей живыми и изучать их. Это было еще в начале лета, тогда было тепло, и Герман тогда был совсем другим. Мы с ним еще любили друг друга, того, что сейчас с тобой сделает Плазмидова, Герман тогда с людьми еще не делал. Он многого еще не делал, все было совсем по-другому, само это место было иным. Летом он еще хотел не убивать детей, а вылечить их, спасти от порабощения Грибом.
Плазмидова предупреждала Германа, что идея с отравленными дротиками провалится, ведь Гриб сделал детей неуязвимыми к любым ядам, отравляющим и опьяняющим веществам. Но Герман настаивал, и Плазмидова разработала для него специальный состав, этот состав, как предполагалось, должен был парализовать ребенка на полчаса.
Разумеется, все закончилось очень плохо, мы послали в Оредеж группу диверсантов, вооруженных пневматическими пистолетами с отравленными дротиками, из них вернулся только один. Остальных растерзали дети, на парализующий яд им было плевать, Гриб превратил детей в нелюдь, они теперь могут без всякого вреда для здоровья пить древесный спирт литрами и жрать бледные поганки, закусывая ягодами ландыша. Наш состав не вызвал у детей никакого временного паралича, выпущенные в них дротики дети даже не заметили. По слухам в Оредеже до сих пор где-то бродит девочка, утыканная красными дротиками, она даже не пытается их вынуть, настолько ей плевать.
Но один из диверсантов, как я уже говорила, все же вернулся и принес назад пистолет с парализующими зарядами. Как видишь, я нашла ему применение. Ты конечно не ребенок, весишь побольше, так что на тебя яд будет действовать около десяти минут. Все это время ты будешь ощущать невыносимую слабость в конечностях, руки и язык не будут слушаться, сознание будет несколько спутанным. И этих десяти минут мне как раз хватит, чтобы привязать тебя к столу, — подтверждая слова делом, Люба взялась за левую руку Хрулеева. Обе его ноги и правая рука уже были примотаны жгутами к острым штырям по краям стола.
— Я пожалуй пока расскажу тебе про градусы, — продолжала Люба, — Здесь на элеваторе градусы есть у всех. Нет градусов у собак или у рабов, у тебя пока что тоже нет, так что по своему социальному положению ты сейчас не выше собаки или банки тушенки. Как только ты полностью пройдешь по Пути Очищения — тебе будет присвоен шестнадцатый градус. Но не радуйся, чем выше цифра градуса — тем ниже положение в иерархии его владельца. Шестнадцатый градус — это новички вроде тебя. У Пашки Шуруповерта или, скажем, у Зибуры, который следит за собаками, десятый градус. У Плазмидовой четвертый градус. Первый градус есть только у меня и у Блинкрошева — начальника личной бухгалтерии Германа. Ну а нулевой градус, как ты наверное уже догадался, есть только у самого Германа. Тебе следует выучить всех наших людей с градусами ниже пятого, это элита элеватора, от них будет зависеть твоя жизнь. Ты должен знать их в лицо и по фамилиям, но обращаться к ним следует всегда только по градусу. Так у нас заведено. Кроме того...
Люба уже давно закончила прикручивать к штырю левую руку Хрулеева, но продолжала болтать, пока речи Любы вдруг не прервал мерный и глухой стук.
Стук раздавался через равные промежутки времени, каждые пару секунд. Хрулеев с ужасом понял, что стук приближается.
Действие парализующего яда заканчивалось, но Хрулеева теперь удерживали крепкие жгуты, посредством которых его тело было привязано к железному столу.
Хрулеев смог кое-как повернуть шею вправо и увидел старуху. Старуха была древней, ей смело можно было дать сотню лет или даже больше. Лицо сморщилось настолько, что глаза и ротовая щель потонули в рубленых складках морщин, голова старухи, покрытая редкими прядями седых волос, напоминала высушенную в течение пары лет грушу. Из носа торчала седая поросль, тяжелое и редкое дыхание старухи шумным эхом разносилось по металлическому ангару, экранируя от стен и потолка.