— Господи, всё больше убеждаюсь, до чего же аномальная зона здесь у вас какая-то. И что, неужели никто не пытался узнать, кто разговаривает с людьми?
— А как узнаешь — то? Это ведь не радио, что с утра до вечера говорит. И не часто это бывает. Если кто и услышит голос, расскажет в деревне, люди поговорят между собой, а потом со временем забудется. Единственный раз, помню, когда вся деревня бурлила, так это я ещё в школе училась. В лесу ребята у нас заблудились, из нашего класса, трое, их всю ночь искали. А потом они сами вышли к деревне, под утро. Рассказали, что ехали на велосипедах по лесной дороге, и услышали, что кто-то плачет. Они сначала мимо проехали, а потом вернулись, велосипеды побросали на дороге, в лес пошли. И всё слышат, что где-то близко плач, прямо перед ними, а дойти не могут. Встали, покричали, но вглубь леса решили не заходить, боязно. Повернули обратно к дороге, да выйти к ней не могут, ходили всё кругами, ходили, и только к утру вышли, там их и нашли. Все бледные такие, напуганные. А Лёнька Шубин сказал, что они возле какой-то коряги сидели. А остальные этого не помнят, говорят, что только ходили, нигде не сидели. Лёнька чуть не ревёт, говорит, что там очень страшно было, холодно, и к ним кто-то подходил, сказал, чтобы домой быстрее шли, нельзя тут им быть. Поисковая группа пошла по их следам, но ни коряги не нашли, ни следов никаких не нашли. Всю округу выходили, никого не встретили. Подумали, что Лёнька с перепугу придумал. Их, понятно дело, сгоряча-то наказали. А потом у Саньки, который был самым старшим из них, голова начала кружиться, кровь из носа стала бежать, он даже несколько раз в обморок падал. Он по ночам от страха так кричал, что по всей деревне слышно было. Его в больницу положили, обследовали. Его там долго лечили, он только месяца через два домой вернулся. Отец Санькин, а он у него охотник, не раз по тем местам ещё ходил, всё осматривал, да только без толку.
— А где этот Санька теперь?
— Он на севере работает, вахтовиком. Живёт в Сургуте. Всё у него нормально.
— А третий кто был, не Григорий ли Иванович? — Спросила я.
— Нет, я уж и не помню, кто с ними ещё был, но точно не Гришка.
— А Григорий Иванович никогда ничего такого не рассказывал?
— Никогда, он даже смеялся над всеми этими рассказами. Не верил в них.
Вдруг хлопнуло окно. Мы повернулись, и увидели, что крайнее окно, которое выходит на улицу, кто-то быстро закрыл. Мы переглянулись.
— Знаешь, Оля, что я думаю, — сказала Анфиса — сначала я одна с тётей Верой поговорю. Я, всё-таки, не чужой ей человек, она охотнее мне одной откроется.
— Хорошо. — Согласилась я — Только запиши мой номер телефона. На всякий случай. Если что, позвони. Когда будешь с ней разговаривать?
— Завтра вы уедите, а я вечером и поговорю. Надо ещё обдумать, что и как сказать.
Мы вернулись в дом. Наташа с Григорием Ивановичем сидели в доме, смотрели телевизор. С ними были Вера Петровна с Иваном Рафимовичем. Может, они и не слышали, о чём мы с Анфисой говорили, телевизор у них был включен, а он как раз возле окна стоит. Мы с Анфисой зашли к ним, Вера Петровна нас сразу же отослала в баню, так все остальные уже, оказывается, вымылись. Банька была небольшая, чистая, натоплено было от души. Я просто ополоснулась и пошла спать, а Анфиса собралась как следует напариться, тем более, что веник уже лежал запаренный. Я заглянула в дом, поблагодарила за баню, пожелала всем спокойной ночи и пошла в летнюю комнату. Расстелив себе на диване, а Наташе на кровати, я легла и взяла телефон, новости почитать. Но уснула я сразу же, только голова моя коснулась подушки. Ночью проснулась, смотрю, Наташи нет, повернулась на другой бок и снова уснула.
Проснулась я от того, что Анфиса тихонько тронула меня за плечо. На соседней кровати спала Наташа, я даже не слышала, когда она пришла. Я посмотрела на часы. Половина восьмого. Веранда выходила на северную сторону, поэтому было прохладно, и царил полумрак, да ещё и занавески были плотные. Я тихо оделась, вышла во двор, умылась возле бочки и зашла в дом. Анфиса сидела за столом с Иваном Рафимовичем и они пили чай, Веры Петровны не было. Мы позавтракали, Анфиса положила в пакет несколько конфеток, и мы пошли к дому Дины.
— Как спалось? — Спросила меня Анфиса.
— Прекрасно, видимо после бани.
— А я плохо. У меня так тревожно что-то на сердце было, ворочалась всё, долго не могла уснуть. Потом всё-таки уснула, да часа в четыре снова проснулась, так и лежала до шести, пока тётя Вера не пошла во двор, гусей кормить да на выпас их выгонять. И знаешь, мне показалось, что тётя Вера тоже не спала.
Дом у Дины стоял в самом центре деревни, рядом с магазином. Я осталась на улице, а Анфиса зашла к ним. Они почти сразу же вышли, и мы пошли на кладбище. Мама у Дины была очень активная старушка, с модной стрижкой, волосы были выкрашены в ярко-рыжий цвет, поверх синего платья были надеты янтарные бусы, а в ушах висели серёжки, тоже с камнями янтаря. Она весело представилась мне: