Грибник с нашей заброшки

– Моя собака сюда побежала, – выдавил я, удивляясь количеству шрамов на нестаром лице русского солдата.

– Немцев здесь полно. Истребляют русский народ, ироды. Пойдем со мной, а то в следующий раз могу не успеть.

– А куда ты идешь? – спросил с опаской я.

– Вон, в тот лес, – показал он пальцем на лесопосадки, что высились на пригорке слева. – Там наши, партизаны.

– Я брата ищу, Артема, поможешь найти?

– Война, сынок, все кого-то потеряли.

– Нет, он живой, я видел, он сюда пошел.

– Может, он уже у наших, кто знает? Пошли пока. Может, найдется Артемка твой.

И пошагал. Я за ним. Походка у солдата была бодрая. На нем была темно-зеленая рубашка, штаны, заправленные в высокие сапоги. Через плечо у него была перекинута серая мешковатая сумка, полупустая и два грязных автомата: его и мой.

– А ты что тут делал? Как меня нашел? – разговорился я.

– Я на задании был. Добыл важную информацию из немецкого штаба. Удачно сходил. Удачно, что тебя увидал, спас дурака. Раздавил бы и глазом не моргнул. Тут не зевай. Или ты, или тебя, – не сбавляя темпа, шагал впереди меня солдат, часто крутя головой направо и налево. – Меня Степаном зовут. А ты кто такой будешь?

– Я, Никита, заблудился здесь. Страшно у вас. Никогда раньше так не боялся. И змеи тут, и тараканы, и болото…

Солдат остановился, закрыл мой рот рукой. От рук его мерзко пахло. Он снова покрутил головой и потащил меня в высокую траву.

– Немцы, кажись, – прошептал он и убрал руку от моего лица. – Молчи.

Мы притаились в траве. Действительно, голоса стали отчетливо слышны. Говор не русский. С какой стороны он доносился? Мы двигались в сторону озера, поздно заметив, что голоса как раз исходили оттуда. Немецкие солдаты рыбачили и заметили наше приближение. Они затихли на несколько секунд, а потом открыли огонь по траве. Мы легли, плотно прижав головы к земле. К нашему счастью, в траве обитал какой-то зверь, и, услышав стрельбу, он побежал прочь, приминая траву. Немцы начали стрелять зверю в след и погнали его в противоположную от нас сторону. Степан воспользовался случаем и положил рыбаков из моего автомата. Минутка страха, и мы победили в этой маленькой битве.

– Вставай, все, – обратился он ко мне, протянув руку. Звон в ушах не прекращался, зубы отбивали дробь, но глаза были широко раскрыты. – Надо идти дальше, пошумели мы тут.

Я встал, отряхнулся от травы, насыпавшейся на меня. Моя одежда впитала в себя столько грязи, что ее, наверное, не отстирать уже никогда. Я подумал о бабушке – ругать будет. О чем я?! Я на войне, как ни странно. И, может, никогда больше ее не увижу.

– А ты не боишься, дядя Степан? – спросил я, опять догоняя его.

– Не боится только мертвый, Никитка. А я – жить хочу. Я еще нужен Родине. Не отставай.

Я пытался не отставать. Он явно торопился, также крутил головой, контролируя округу. Я часто перебирал ногами, хотя на когда-то белых кроссовках не осталось чистого места от налипшей грязи, и мне было тяжело за ним поспевать на грязевых каблуках. Я надеялся, что Артем и Альфа у партизан – живы. Мечтал, что найду их и выведу из этого безумия. А найду ли я обратную дорогу? Я посмотрел назад. Позади оставались серые холмы и кусты, грязь и туман. Впереди у нас начинался лес, темный и непроходимый. Сказать ли Степану, что мы с братом из 2020 года? Что мы никогда не видели войны. Что мне никогда не было так холодно и страшно. Нет, он не поймет.

Мы долго шли. Я кое-как переступал через сухие ветки и поваленные деревья. Я спотыкался, падал и опять вставал. Мне казалось, что деревья специально ставили мне подножки и были своими ветками по лицу. Степан шел профессионально – бесшумно, то и дело, оборачиваясь с пальцем у губ, когда при моем падении по всему лесу раздавался звонкий треск. Через двадцать минут нам навстречу вышли люди с автоматами. Трое мужиков в засаленных фуфайках и мятых фуражках со звездами, на ногах высокие кирзовые сапоги.

– С добычей? А, Степан? – приветливо встретили нас вооруженные партизаны.

– Прибавка нашему полку, – также приветливо произнес мой спаситель.

Дальше мы пошли с сопровождением. Они шли впереди, я плелся следом. Я изучал новые лица. Один был коренастый, с русой бородкой, обросший, как леший. Другой был с темной бородой, худощавый, невысокий. Третий – рябой, с огромным шрамом от переносицы до щеки, из-под главного убора торчали рыжие спутанные волосы. Эти чужие люди внушали уверенность. Мы уже не одни. Так, в темпе, дошли до лагеря. Лагерь представлял собой обжитый лесной участок. Деревянный домик-хижина, вокруг которого ходили туда-сюда люди: две женщины готовили дичь прямо в земле, дети собирали сухие ветки и складывали под навес, мужчины чистили оружие, кто-то перевязывал раны. Мы разглядывали друг друга. Они казались напуганными. Лица были в пыли, кое-какая одежда была грязна и изодрана. Я искал глазами знакомое лицо. Артема. Я обошел весь лагерь, но Артема не было среди них. Никаких собак. Я подошел к Степану, жующему корочку хлеба и еще что-то из железной миски. Похлебку, наверное.