Грибник с нашей заброшки

Степан посмотрел на свои медали, которые звонко рассыпались по бетонному полу, когда он упал на колени. С горечью во взгляде он смотрел на девять ярких светящихся символов победы, на блестящие символы своей горькой молодости, вросшие в пыльную ткань цвета советской славы. Попытался их собрать, но призрачные пальцы не могли зацепить ордена. Он несчастно посмотрел на окружающих. Его время прошло.

– Степан, прости людей, выпусти злость, ты не убийца, ты – герой. Герой Великой Отечественной войны. Видишь свет в коридоре, – указал он на недавно черный коридор. Все подняли взгляды. Действительно, там начал мерцать белый свет, на который тут же слетелись какие-то мелкие летающие насекомые, как снежинки. – Я сегодня покидаю землю, и тебе пора. Я сделал все, что мог для людей, для продолжения жизни, и ты тоже.

– Что будет с медалями? – беспомощно смотрел на них Степан.

– Ребята отдадут их музей, скажут твое имя и расскажут, какой ты был герой. Так ведь, Никитка? – обратился ко мне дед Касим.

Я положительно закивал головой. Ребята тоже закивали.

– Никитка, я спас много жизней. Я – Степан Иванович Бурлаков, уроженец Мордовской земли, советский солдат, – затрясся всем существом Степан. Он не сипел больше. Он говорил без злобы. Им владела горечь освобождения. Он выпускал наружу одиночество, темноту и обиду, скопившуюся за двадцать лет. В комнате становилось все холоднее и холоднее. Мы начали покрываться инеем. Наши волосы, брови, ресницы. Руки и ноги коченели. Тело тряслось, пытаясь согреться. Степан плакал, а из его рта выходила ледяная темнота. Он очищался. Вскоре все погрузилось во мрак. Только дед Касим источал свет. Слышались горькие всхлипы грибника, а через несколько мгновений он тоже начал проявляться. Появился его светящийся контур.

– Так-то, – подбодрил дед Касим и медленно пошел к свету в коридоре. – Нас заждались, Степан. Наши ждут.

Грибник поднялся на ноги и с тоской взглянул на свои медали, затем на меня.

– Никитка, ты все знаешь, видел. Не подведи, – напоследок сказал ветеран Степан Иванович Бурлаков. Он перевел взгляд на ребят, и змеи от их рук расползлись по стене в разные стороны. Ребята упали на пол. Их руки освободились, а ветеран пошагал в коридор. Деда Касима уже не было видно. Также растворился, став под струю света, и дед Степан. Комнату залил яркий ослепительный свет, что мы закрыли глаза руками. В следующее мгновение мы услышали лай Альфы, раскрыли глаза. Свет стал терпимым, или глаза наши адаптировались к свету. Альфа забежала в комнату и начала лизать мне лицо. Она радовалась тому, что нашла нас. А мы были рады, что закончилась эта кошмарная ночь. Вокруг нас валялись обломки кирпичей, битого стекла, кучи мусора. В широкие оконные проемы без окон лился дневной свет. На улице чирикали птицы и перелетали с ветки на ветку, будто ничего не произошло, будто все это нам приснилось. Мы встали на ноги и оглядели друг друга. Наши волосы все еще были белые. Это был пепел. Мы начали трясти головами и смахивать с себя этот серый налет. На полу мы увидели разбросанные медали. Это свидетельствовало о том, что случившееся нам не показалось. Что перед нашими глазами в образах двух ветеранов промелькнула судьба всего советского народа, жившего почти век назад. Российского народа. И не только русского. Победа наша многонациональна. Не важно, какой ты национальности, важно, что ты делаешь ради жизни земле и чем наполняешь себя в процессе жизни.

Мы собрали ордена и не спеша вышли из оранжевой заброшки. Альфа шла устало, мы тоже. Семеро и собака возвращались домой, как участники Великой войны, неся с собой ордена наших Великих предков. Девять круглых символов. На каждой написано «За отвагу». Один орден был поврежден пулей. Ее владелец был ранен прямо сквозь орден, и орден, смягчив удар, возможно, и спас ему жизнь. Герой в течение всей войны получал эти бесспорно дорогие награды. Я пробыл на войне несколько часов, и эти часы оставили в моей душе неизгладимый след. Что же творилось в его душе? В душах всех прошедших через этот ад?

Около нашего забора мы снова оглянулись на заброшку. Она также одиноко стояла, но ее облюбовали птицы. Даже здесь было слышно, как поют и радуются голуби, грачи и скворцы, кружась над ее дырявой крышей. На «нашей аллее» теперь будут жить птицы, совьют гнезда, и из года в год будут летать над мирным небом без единого напоминания о далекой войне.

Мы с Артемом зашли за калитку, ребята пошли по домам. Нам всем надо было отдохнуть – переварить пережитое. Мы привязали Альфу, а сами сели на ступеньки крыльца и окунулись в раздумья. Мы думали об этой ночи. В воротах появилась машина деда. Отработал. Бабушки, видать, еще дома не было, а то она бы встречала нас у ворот.

Эпилог

– Держи лучше, Артем, – недовольно провопил я, когда лестница, приваленная к яблоне, покачнулась. Артем держал лестницу внизу, а я вешал скворечник.