Грибники ходят с ножами

На всех международных конференциях, в разных красивых и знаменитых городах в программе сообщений всегда стояла Санина фамилия — в последний момент она вычеркивалась и появлялась фамилия — Павлов. Хотя мне теперь для поездки на эти конференции не требовалось визы первого отдела, а также подлых интриг, я, если видел фамилию Павлов, то не приезжал. Тем не менее в Лондоне, в гостинице в Брумсбери, напротив университета, он меня настиг, появившись как-то абсолютно неожиданно, вне списка. Он жизнерадостно приветствовал меня (в тот момент это было можно и даже поощрялось), потом сказал мимоходом, вскользь, словно он продолжал оставаться моим директором и только мелкие, случайные обстоятельства временно разлучили нас:

— Слушай — ты в каком номере, а? Я сейчас закину тебе мое сообщение — посмотри там, поднакидай мыслишек!

Поскольку тут не было первого отдела, охраняющего его, во всяком случае, он был представлен тут не в полном составе, я выдал Павлову, что хотел:

— Я тебе сейчас таких поднакидаю... — и, не разъясняя очевидных деталей, повернулся и ушел.

И все равно мне потом перед всеми пришлось растолковывать Санины идеи — этот все лишь запутал!

...Я снова заглянул в комнату. ...В самом страшном, на мой взгляд, рассказе Брэдбери марсиане превращаются на время в людей, а после, убив наших астронавтов, снова пытаются вернуться в свой облик — на лицах их происходит страшная борьба людских гримас с гримасами уже не людскими. Примерно это произошло сейчас с Павловым — гримасы дружеские мучительно боролись с гримасами начальственными — причем последние явно побеждали.

Я заглянул к Ленке на кухню.

— Ну ладно, я пойду... зайду, может, часика через четыре, — я поглядел на часы, потом в сторону комнаты, — во всяком случае, утром буду!

Прерывисто вздохнув, Ленка кивнула.

Я вышел. По обе стороны от парадной тусклая улица уходила во тьму. Улица Высоковольтная... На такой и жить-то страшно! Я пошел влево и вышел на широкую магистраль. Ширина — это, пожалуй, единственное ее достоинство, а так — та же тьма и пустота. Куда, господи, податься? И это в полдесятого вечера, когда все города мира брызжут огнями и весельем, а тут — только улица Маршала Устинова поражает своей суровой простотой!

Да, единственное, что тут есть замечательного, — это насыпь, очевидно, та самая, возле которой нашли Саню,— бесконечный черный холм, закрывающий полнеба, половину звезд. И может, действительно, раз ничего уже, кроме этой насыпи, вокруг не осталось, то, может, действительно — пора туда, немножечко прогуляться, как это сделал три дня назад мой друг? Что еще из серьезного осталось? Только это! Так, может, пора? И если будет не очень уж больно — то почему бы и нет?

По дороге мне не встретилось ничего — полная пустота, лишь одиноко белел удивительно низко врытый газетный стенд — видимо, для чтения на коленях.

И вдруг другой, совсем новый ужас охватил меня. Краем глаза, куском затылка я почувствовал, что за мной вдоль тротуара медленно едет машина, белый “жигуль”. Я моментально напрягся... Секут? Но на хрена, спрашивается, я им понадобился? Ведь еще при моем выезде мой любимый подполковник Голубев говорил мне:

— Эх, нечего пришить тебе, все чисто — а то бы уж! — он поднял кулак.

Но если даже по его понятиям я такой хороший, то что же сейчас интересует их?.. Я еще больше похолодел — машина догнала меня и ехала рядом. Скосив, как заяц, глаза, я увидел, что в машине сидит женщина в белой куртке — вспыхнула зажигалка, осветив молодое красивое лицо. Машина остановилась. Слегка наклонившись, женщина молча отпихнула дверцу.

“Ах, вот оно что? — я несколько оживился. — Ну неужели же, неужели я уже абсолютно читаюсь как иностранец? — самодовольно подумал я. — Навряд ли наши бедные ребята интересуют таких — красавиц имеющих к тому же “жигули” — наверняка посчитала за иностранца!” Я молча сел, не выдавая пока что своего происхождения, закурил от ее зажигалки. Ну что ж, среди охватившего жизнь хаоса еще немножко ахинеи не повредит.

Она захлопнула дверцу, мы медленно тронулись.

— Куда? — проговорил наконец я, разбивая все ее западные мечты, но, к удивлению моему, она абсолютно не прореагировала на это, даже не повернула головы.

— Недалеко! — затянувшись, ответила она.

Я вскользь разглядывал ее... Этакая “чернобровая казачка”, которая, как поется в песне, то ли подарила, то ли подоила, то ли напоила мне коня, — любимые песни сталинского детства стали постепенно исчезать из памяти. Что, интересно, заставляет ее заниматься этим ремеслом, причем в этих малоперспективных кварталах, — ведь машина у нее уже есть... на что зарабатывает теперь? На запчасти?