Грибники ходят с ножами

— Ты о чем?

— Ничего, значит, не знаем? Понятия, значит, не имеем, что все они, — скорбный кивок на дверь, — тебя директором хотят поставить?!

— Меня?!

— Не знал? — усмехнулся Гиеныч.

М-да. И мне, значит, предстоит как-то утолять все эти уязвленные самолюбия... Но как?

Мгновенье славы настает!.. а у меня вдруг — не встает.

— Нет, честно, не имел ни малейшего понятия. Скажу больше: отказываюсь.

— Та-ак, — проговорил Гиенский. — Ты лучше, чем я о тебе думал!

Принять это как комплимент — или как оскорбление? Скорей все-таки как второе.

— Все! Пошел! — Я стукнул дверью.

И пошел, и пошел. Вдруг в кустах возле дороги что-то затрещало, тень метнулась ко мне... медведь-шатун? Фу! На самом деле — очаровательная женщина! Перестал уже отличать! За те годы, что мы не общались тесно, она почти не переменилась — лишь поднялась на голове взбитая, как торт, прическа ответственного работника.

— Привет, Анжела... Вадимовна!

— У меня к вам просьба...

Неужели тоже просить возглавить? Сердце, до этого неподвижное, слегка зашевелилось... Мгновенье славы настает?

— Познакомьте меня... с вашим другом... с которым вы сегодня вошли, мне он показался единственным порядочным здесь человеком!

Да-а... меняются ориентиры!

— Сами знакомьтесь! — рявкнул я. Потом все же вежливо добавил: — Он у Каюкина... Всего вам доброго!

Возвращался я пешком по шоссе. На машине дорого получается ездить! Вспоминал многие обиды... на той же ярмарке, где была драка... разговор двух шикарных теток — директрис книжных магазинов: “Пушкин? Ну, пошел... Но — не побежал!” Еще им надо, чтобы побежал, иначе — неинтересен!

Да — есть, слава богу, чем растравить душу!

Перед выходом в этот ночной марш-бросок я зашел еще в общую телевизионную — проститься. Все там мужественно делали вид, что абсолютно ничего не происходит, просто собрались интеллигентно вечерком у телевизора. Но все уже, увы, было по-другому! Взять хотя бы сам телевизор. Только мы уселись кружком смотреть новости на нашем любимом прогрессивном телеканале, как изображение вдруг начало дрыгаться, съезжать целыми пластами в сторону.

— Надо вызвать техника! — капризничал Гиенский.

Между тем монтер Дома творчества, который раньше быстро все исправлял, сидел теперь, нагло развалясь, в лучшем кресле (разве раньше он мог позволить себе такое?) и усмехался.

— Простите — чему вы радуетесь? — не выдержал Гиенский.

— Да — видно, у ребят крупная разборка идет! — Даже не повернувшись к Гиенскому, тот любовался экраном. — Всю частоту своими радиотелефонами задолбали! Что делают! — воскликнул он ликующе.

Чья-то особо крепкая тирада, кинутая в радиотелефон, снесла полчерепа нашей любимой дикторше!

Я поднялся и ушел.

Солнце, оказывается, еще не полностью исчезло: блеснуло из-за моста над рекой.

И по красной воде,
По ошметкам заката
Проплывают заплатами
Тени цистерн.

На хуторе Аркани, видно, топился камин — дым, слоем толщиной, наверное, в метр и к тому же наклонно, висел где-то на середине стволов.

К Зеленогорску я подходил уже во тьме. О, слава богу, чуть посветлело, выскользнул совершенно юный месяц... Хотя радоваться гадко: тут вырублен лес!

Помню, как в прошлом году взбудоражила всех новость, что власти кому-то продали участок леса возле шоссе. Потом вдруг выяснялось: болгарам! Почему болгарам-то?! А почему бы и нет? Новость эта горячо обсуждалась в народе, во всех местах. Мужики, заранее волнуясь, представляли, как все это будет происходить, представляли бурные контакты с братьями болгарами, споры за жизнь — наверное, небольшие драки, потом бурные примирения... И вместо этого — болгары приехали на два дня, спилили лес и тут же увезли. Большего оскорбления с их стороны быть не могло! Буквально плюнули в душу, раскрывшуюся навстречу!

— А еще славяне! — наиболее точно высказал общую боль дед Троха.

Я вдруг почувствовал толчок воздуха в спину и бензинный запах: это Паша — в шутку, разумеется, — изобразил наезд, но в полуметре затормозил!

— Падай!

Я упал. Паша явно был в растерзанных чувствах: вот уж точно — с кем поведешься...

— Противно на тебя смотреть! — (Для того, видно, меня и подобрал.) — Толковый вроде парень — а даже колес не имеешь!

— Ничего! — пытался я убавить его боль.

— По идее, за день можно на тачку сделать! Такие есть цепочки по недвижимости! Одну, скажем, старушку или алкаша передвинуть — и пять тонн баксов в карман! Но опять же: введи тебя в такую коммуналку — ты там такое “Прощание с фатерой” накорябаешь! — проявляя недюжинные знания в литературе и в то же время явно переоценивая мои возможности, проговорил Паша.

— Да нет... не напишу! Скорее уж — “Преступление и наказание”... И то навряд ли, — успокоил его я.

Но Паша уже не смог слезть с разбередившей его литературной темы.

— Я книжки там полистал — вообще уже! — захлебываясь возмущеньем, говорил он. — Разборки пишут, убийства... понятия не имея, как это делают! Считаю — надо иметь моральное право это писать!

Услышав про моральное право — в такой трактовке, — я чуть было не вывалился из машины.