Грибница

Вероника поверила, но даже не огорчилась. Все утро она лихорадочно повторяла таблицу умножения на 4 и, не в силах сосредоточиться, постоянно забывала сколько будет 4*8. Олег ушел на работу с тяжелым сердцем. Во-первых, вечером надо будет найти тело белки в кустах и прикопать где-нибудь в лесу, сразу за бараками, пока дочь или соседские детишки не наткнулись на нее играя. Во-вторых, он опять не выспался, а день предстоял тяжелый. Пора было отчитаться в бухгалтерии по подотчетным средствам. И хорошо бы прийти домой пораньше. Вероника полдня дома одна, мало ли что случится.

***

Лизонька Чемоданова в молодости вся была соткана из противоречий. Между строгой и скучной профессией бухгалтера и легкостью нрава вкупе со смешливостью. Между материальной ответственностью, налагаемой на неё в соответствии с занимаемой должностью и тратой последних денег на новые туфли. Между кипами бумаг и отчетов и желанием сбежать с работы пораньше и навести марафет перед встречей с кавалером.

С годами кавалеры повывелись, легкий нрав сменился тяжеловесной медлительностью, смешливость – занудством и педантичностью. Кипы бумаг и россыпи цифр погребли под собой Елизавету окончательно, так, что от молоденькой беззаботной девчонки не осталось и следа. Взглянув на старые фотографии, никто не узнал бы её сейчас. Она и сама себя не узнавала. Теперь Елизавета Андреевна Чемоданова была даже не бухгалтером, а бухгалтершей до мозга костей. И боялись ее все, как огня. Олег исключением не был.

Елизавета Андреевна – женщина мутная, вязкая, словно жидкая резина, и засасывающая, точно зыбучие пески. После нескольких минут общения с ней Олегу переставало хватать воздуха. Он увязал в Елизавете Андреевне, словно в болоте, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Вязкая жижа её слов заполняла рот, забивала ноздри, затекала в уши. Олег тонул все глубже. Проще было разгрузить вагон с углем, чем оказаться в педантичных лапах мадам Чемодановой. Поэтому Олег всегда оттягивал визит в бухгалтерию до последнего и вываливался из кабинета красный, взмокший, готовый застрелиться прямо сейчас, а лучше – застрелить Елизавету Андреевну.

Сегодня Олег с готовностью вытерпел и эту муку, лишь бы иметь возможность пораньше улизнуть с работы. И не напрасно. Вероника была в истерике.

«Папа, почему у нас нет старых газет?» – гневно вопрошала она, стоя на табуретке перед распахнутыми дверцами шкафа.

«У нас и новых то нет.»

«Я должна принести завтра в школу. У нас сбор макулатуры. И что я понесу?» – уже чуть не рыдала дочь.

«Тише, ребенок. Сейчас найдем что-нибудь.»

Задача была нешуточной. Макулатуру завтра собирали всей школой, а значит, соваться к соседям, у которых есть дети школьного возраста было бессмысленно. В крайнем случае можно было пожертвовать подшивку журналов «Вокруг света». Но их было бы ужасно жаль. Выручил Петрович, выдав Веронике несколько старых технических справочников со СНиПами, толстых и тяжелых. То, что надо.

Ежегодные, а то и чаще, школьные мероприятия по сбору макулатуры Олега сильно напрягали. Макулатуры дома не было, потому что он ее не покупал и не выписывал. А то, что выписывал, как тот же журнал «Вокруг света», выбросить рука не поднималась. О книгах и говорит нечего. Это – святое, какими бы старыми и рваными они не были. Он с удовольствием освободил бы книжный шкаф от марксистко-ленинского шлака, но эти шедевры и в макулатуру не приняли бы.

До несчастной белки дело дошло совсем уж поздно вечером, когда за окном была темень, хоть глаз выколи. Тем лучше. Вооружившись фонариком и лопатой, Олег полез в кусты за теплотрассой.

Оказалось, белка даже на землю не упала, застряла в ветвях. Бесформенный комок плоти, затянутый прилипчивой белесой дрянью, с пушистым хвостом. Брезгуя прикасаться к ней руками, Олег завернул бедную зверушку в ветошь и понес в лес. Но далеко не пошел. Обойдя туалет, он вырыл неглубокую ямку за его задней стенкой и, засыпав землей тельце, плотно утрамбовал, чтобы собаки не разрыли.

Сунув пустую клетку в угол (надо не забыть вернуть), Олег обратил внимание на кирзовые сапоги, стоявшие в коридоре. Он не надевал их с тех самых пор, как ездил в тайгу за кедровым орехом. Сапоги сверху донизу были затянуты белесой плесенью, которая густо облепила даже подошвы и заползла внутрь, пуская липкие нити уже на стену. Олег похолодел. Это была та же дрянь, что погубила белку, та же, что обволакивала мертвых животных у подножия конусов. А он занес ее на сапогах домой и внимания не обратил. Не прикасаясь к сапогам голыми руками, он ухватил их за голенища и на вытянутых руках отнес на помойку. Так-то лучше. Сапог, конечно, жаль. Но теперь им там самое место.

Изнывающая от любопытства Аполлинария Семеновна с недоумением наблюдала за его ночной прогулкой.

***

Ленечка Комаров был «несадиковским» ребенком. Воспитательницам это стало ясно сразу, мама лелеяла напрасную надежду, что сын вот-вот привыкнет, еще пару месяцев.