Грибница

Тоня бросилась исполнять требуемое. Дети, сгрудившись табунком и то и дело оглядываясь на сошедшую с ума воспитательницу, потянулись за ней. Уже закрывая двери, Тоня видела, как Люба подхватила со стола чью-то тарелку со вторым блюдом, жадно затолкала себе в рот котлетку и, сгребя пятерней картофельное пюре, ловко метнула его в Лидию Львовну.

Артиллеристом Люба оказалась неважным. Уже после того, как ее увезла скорая помощь, а заведующая, собрав персонал, строго велела не чесать языками о произошедшем, Тоня вернулась в столовую. Полы, столы и стены были заляпаны плюхами картофельного пюре. Оно сползало по шторам и намертво присыхало к окнам. Насчет соблюдения секретности можно было не обольщаться. Маленький городок – та же большая деревня, где все всё обо всех знают, а любые новости разносятся со скоростью таежного пожара.

***

Андрюха ворочался всю ночь. А утром, хотя за окном была и темень непроглядная, резко открыл глаза и уже никак не мог закрыть, пялясь в невидимый потолок. Еще и будильник то не звонил. Андрей приподнял голову с подушки и с ненавистью посмотрел на брата. В неярком свете далекого уличного фонаря он видел лишь Серегин силуэт. Брат спал на кровати у противоположной стены, завернувшись в толстое одеяло словно ребенок.

По приезду Савельевым выделили одну комнату в бараке. Сначала было весело жить вдвоем, но последнее время стало напряжно. Братуха стал Андрея раздражать. Он чавкал, сопел, храпел, пердел, ковырялся в зубах, ржал, точно лошадь Пржевальского, и вечно невпопад к тому же, и был бестолков, как пробка от шампанского. Казалось, Серега ничуть не повзрослел с тех пор, как им исполнилось по двенадцать лет. На него никогда нельзя было положиться: то хлеба купить забудет, то на почту зайти, то неделю в одних носках ходит. Аромат даже через кирзовые сапоги пробивается.

Вот всю жизнь так. Вечно Серега сидит у него на горбу, а сам делает пакости исподтишка. Как ни клялся в свое время брат, Андрей был уверен, что это он сломал его велик в седьмом классе. Ковырнулся со склона. На нем самом – лишь царапины, а у велика рама погнута и колеса восьмерками. Да еще и припрятал в зарослях ежевики. Гад. Думал, наверное, что не найдут там. Просчитался. Соседская малышня вытащила и к дому приволокла. Андрей и тумаков им, бедолагам, тогда успел отвесить, пока разобрался в сути дела.

А чего стоит история с Катькой? Катюха, расцветшая рано, и уже в шестом классе превосходившая размером бюста классную руководительницу, волновала Андрея не на шутку. Вечерами он нарочно слонялся вокруг ее дома в надежде подкараулить ее одну. Пару раз встретил и зажал в проулке у забора, потискав за сиськи жадно и неумело. Катька его любовного пыла не оценила, дралась, как дикая кошка (будто убудет от нее – спелой ягодки), и с тех пор одна ему на пути не попадалась. Специально что-ли?

А потом взяла, да и закрутила с Серегой. Это уже в восьмом классе было. Андрей тогда ходил мрачнее тучи, то и дело порываясь набить брату морду. Особенно когда тот пускался в слюнявые, жаром отдающие в паху откровения, как в субботу после танцев залез Катьке в лифчик, а потом и вовсе снял его. Представлять, как этот недоумок лапает ее, запустив руки в трусы, было и обидно, и мерзко, и сладко. А заканчивалось одинаково – пятном спермы на трусах. Пытка продолжалась с полгода. Потом любовь прошла, завяли помидоры. Катюха уехала в город поступать в медицинское училище, Савельевы подались учиться на механизаторов.

История вроде как уже давно и забылась. Как и та, с велосипедом. Однако почему-то вот сейчас вспомнилась и засаднила, будто содранная мозоль в соленой воде.

Вечно Серега у него на шее сидит, да чужой головой – его, Андрюхиной, живет. На механизаторов учиться – это ведь он придумал, а брат следом подался. И на БАМ поехать решил тоже он, Серега же следом увязался. Да он и шагу без него, Андрея, ступить не может, репей. Вот и сейчас сопит и в ус не дует. А ведь завалился дрыхнуть вчера, даже будильник не завел. Проспит, как пить дать проспит, если он не разбудит. У, пиявка лупоглазая! Прыщ на заднице! Козел безрогий!

Андрей рывком соскочил с кровати, метнулся к противоположной стене, где спал брат, отбросил толстое одеяло и засветил Сереге кулаком в плечо. Серегина голова мотнулась на подушке, осоловело хлопнула глазами спросонья и возмущенно забасила: «Э, ты че? Сдурел, что-ли?» Андрей, не отвечая, замахнулся вновь. Серега, не будь дураком, шустро накинул на голову ватное одеяло. Через такое бить, все равно, что воду решетом носить. Упаришься, а толку ноль. Андрюха бил какое-то время, выпуская пар. А когда стал уставать и лишь злобно пинать одеяло, Серега и выскочил, точно черт из табакерки. Вскакивая и держа в растопыренных руках одеяло, накинул его на брата, спеленал, повалил, сел сверху и отвел душу, молотя родственника кулаками. Большого ущерба не нанес, конечно. Остыв, слез с поверженного, зажег свет и беззлобно пнул ватный ком на полу комнаты: «Вставай, на работу пора». Будильник уже заливался на столе.

***