Грибница

Доведенная до крайней степени нервного истощения Елизавета Андреевна от словесных замечаний и ругани перешла на следующий уровень – мелких пакостей. Для начала высыпала пачку соли в соседскую бочку воды. Однако Анатолий, уехавший на объект на несколько дней, этого просто не заметил. Вернувшись, несвежую воду просто вылил и натаскал другой. Тогда Елизавета налила канцелярского клея в те самые, сроду не мытые сапоги, стоявшие на посту у дверей Анатолия, точно солдаты у Мавзолея. К ее великому изумлению, сапоги так и простояли на месте весь следующий день, и второй, и третий. И только тогда Елизавета Андреевна сообразила – что-то неладно. Сосед не шумел, не храпел, не смотрел телевизор, не устраивал шумных попоек с мужиками.

Утром Елизавета подошла к чужой двери и прислушалась. Если в других комнатах барака гремели посудой, разговаривали, смеялись, смотрели новости по телевизору, то у злосчастного соседа было тихо. Елизавета Андреевна постучалась. Ответа не последовало, но дверь с тихим скрипом приоткрылась. В нос бдительной соседке ударил запах сырого погреба. Пахло гнилыми овощами, мышами, плесенью, сыростью и Бог весть какой еще дрянью. Елизавета Андреевна брезгливо сморщилась. Что этот неряха к себе натащил? Это все-таки жилое помещение, а не собачья конура. Нельзя просто закрыть глаза на такое безобразие.

«Анатолий, Вы дома?» – громко и требовательно воззвала Елизавета через приоткрытую дверь.

Тишина.

«Анатолий,» – еще громче повторила она. И толкнула дверь. Почему бы и нет, раз уж все равно не заперто? В комнате было совершенно темно. Свет уличного фонаря лишь слегка мазнул подоконник и растворился в темени. Пошарив рукой по стене (выключатели всегда делают в примерно одном месте), она зажгла свет. И перво-наперво прошла через всю комнату к окну. Конечно, на улице уже очень холодно, и нормальные люди в такую погоду окон не открывают. Но Кучеренко, по ее глубокому убеждению, к нормальным людям точно не относился, а терпеть этот смрад она была не намерена. Окно, разумеется, оказалось не заклеено. Давно некрашеные, набухшие от влаги рамы с трудом распахнулись, и в комнату полился свежий воздух с леденцой.

Сосед лежал в постели лицом к стене, укрытый толстым ватным одеялом без пододеяльника, замызганным до крайности. На столе стояла грязная сковорода и мутная трехлитровая банка с солеными огурцами. «Ужин холостяка,» – пренебрежительно усмехнулась Елизавета Андреевна и, подойдя к кровати, потрясла грязнулю за плечо: «Анатолий, проснитесь.» И только сейчас заметила, что на волосах у соседа вроде как толстый слой пыли. Она взяла Анатолия за плечо и решительно потянула к себе. Громоздкое тело на удивление легко подалось и повернулось. Елизавета Андреевна судорожно сглотнула, зажала рот двумя руками и закричала. Крик вышел приглушенным. Ничего страшнее она в жизни не видела. Пыль или, скорее, белесая плесень покрывала лицо и шею мужчины, уползая за воротник теплой клетчатой рубашки. Она же росла на вываленном из открытого рта языке, расползалась по нёбу, лезла в глотку.

Елизавета Андреевна опрометью бросилась из комнаты вон, влетела к себе и стала собирать вещи. Через три четверти часа она выскочила из дома с двумя чемоданами и, словно не замечая их тяжести, понеслась на автобусную остановку. Сегодня перекантуется на работе. А завтра . . . Есть у нее хорошая знакомая на вокзале, сможет достать билеты куда-нибудь, только подальше отсюда. И побыстрее.

***

Мужики сосредоточенно курили у бочек. Окурки, падая, утопали в снегу. Похоже было, что этот снег уже не растает, уляжется. Отчего-то было тоскливо. И не только от новостей, принесенных Петровичем.

«Ты сам видел?» – спросил Олег.

«Нет. Когда я пришел, уже милиция понаехала. Никого не пускали. Но мужики рассказывали, что он вроде как в коконе, словно куколка, или в паутине запутанный. И смердит, само собой.»

«И сколько он пролежал?»

«Кто знает? Народ увидел, что у него окно нараспашку. В такую-то холодину. Сунулись, а там такое.»

«Петрович, слушай, ты не думаешь, что это похоже на того лося?» – пояснять на какого именно не требовалось. Оба сейчас думали об одном и том же – загадочных конусах, найденных ими в тайге.

Петрович мрачно кивнул.

«Я свои сапоги выкинул на днях. В которых в тайгу ездил. Они плесенью поросли,» – сообщил Олег. – «И белка сдохла. Её тоже какой-то беловатой мутью обнесло.»

Мужики помолчали.

«Думаешь, мы приперли эту дрянь из тайги?»

Петрович пожал плечами, щелчком отправив едва не обжегший пальцы окурок в снег.

«Белка сдохла, Кучеренко умер. Что же получается? Мы на очереди?»

«Да ладно. Чего ты выдумываешь? С чего нам помирать? И старик Родионов, вон, вполне здравствует, и Савельевых я на днях видел.»

«Ну-ну.»

«Петрович, тебе не кажется, что вокруг черте что творится последнее время? Школу подожгли …»

«Точно подожгли?»

«Да. Ребята сказали. Слава Богу, что не днем. Детишек не было на уроках. Но одна учительница сгорела. А вторая – пропала. Тела пока не нашли.»

«Не выяснили еще кто поджег?»

«Вроде нет.»

«А у Тоньки на работе воспитательница с ума сошла. В дурку отвезли.»