Грибница

Подобрав топор, он вернулся к грибу. Крепко сжимая топор двумя руками и стоя напротив древнего исполина, Олег поднял голову. Прототаксит – безмятежный, непобедимый, вечный, обложенный гниющими тушками животных. Не плохой и не хороший, как все самое страшное, что есть в этом мире: стихийные бедствия, смертельно опасные животные, неизлечимые болезни. Они просто существуют, и делают то, что делают без всякого злого умысла. Потому что не могут иначе. Оползень накрывает деревушку на склоне горы, заживо хороня ее жителей, кобра жалит неловкого, наступившего ей на хвост, опухоль образуется в мозге человека и потихоньку растет, пока не становится слишком поздно. Сердиться на них или ненавидеть – бессмысленно. Нужно просто уничтожать. Или ты их, или они тебя. Стоило только Олегу осознать эту истину, как разум и чувства пришли в равновесие. Ушел страх, притупилась ненависть. Перехватив топор поудобнее, он нанес удар: «Посмотрим еще, кто кого. Я инженер или поросячий хвостик, в конце концов?»

Точные и сильные, удары ложились в одно место, выдалбливая в конусе дупло. Когда Олег счел его глубину достаточной, то залил внутрь часть бензина и бросил спичку. Полыхнуло, словно там была нефтяная скважина. И тут же отдалось фейерверком в голове. Но это было неважно. Главное, что и грибу больно. Он корчился и стонал изнутри, но эту шкурку сбросить уже не мог, ведь разъедающий его огонь был в самой сердцевине. Вполне удовлетворенный результатами Олег, подхватил топор и канистру и пошагал к следующему конусу.

Хозяин горел. Родионов физически чувствовал его боль. Подвывая, он бегал вокруг, не зная, как и чем помочь. Отчаяние, овладевшее им, было нестерпимо, как острое лезвие ножа в животе. Поскуливая, он сунулся было к конусу, но опаленный жаром отступил. Попробовал еще раз и вновь отпрянул, тряся обожженной рукой. Из глаз старика лились слезы. Хозяину было больно. Он звал его, стонал, ревел, будто погибающий мамонт. Преодолев собственную трусость и инстинкт самосохранения, Родионов ринулся в огонь. Обхватив конус руками, он будто приклеился к нему, вопя во все горло.

«Юрик, очнись! Ну давай же парень!» – тормошил бедолагу Олег.

Тот приходил в себя очень медленно. Сначала почувствовал запах дыма, потом услышал треск огня и ощутил исходящий от него жар. Затем увидел небо и осознал, что лежит на спине. Рядом суетился Олег, растирая пригоршней набранного неподалеку снега его лицо. Ощутив боль в затылке, Юрик поморщился.

«Ну слава Богу! А то я уж думал все – не оклемаешься,» – обрадовался Олег, тряханув парня за плечи.

Повернув голову, Юрик увидел четыре гигантских пылающих факела.

***

Рита умаялась. А потому от мальчишки лет семи, верещавшего: «Тетенька! Тетенька проводница! Мама сказала, чтобы Вы зашли в наше купе,» – просто отмахнулась. Зайду, мол, чуть позже. Подождете. А то, мама, видите ли, сказала. Но малец, подгоняемый неугомонной мамашей, был неутомим, словно неваляшка, прибежав через несколько минут еще раз. Рита рявкнула: «Позже. Не видишь, я занята. Развели срач в туалете, а я убирай. Вот закрою сейчас до конца рейса туалет, побегаете тогда.» Круглощекий пацан смутился, уловив главное – тетя проводница не идет, а значит, мама будет сердиться, и ушел, не солоно хлебавши. Шли вторые сутки рейса.

Следующим номером в тамбуре перед туалетом оказалась его мамаша. С первого взгляда на нее Рита поняла – лучше не связываться. Дама в длинном халате царственным линкором вплыла в тамбур, перекрыв кормой дверь. Оба ее холеных подбородка, задранные вверх вслед за носом, подрагивали при ходьбе как студень на блюде, монументальная грудь выдавалась вперед острым корабельным носом. Под «дулей» завязанного на лбу платка рельефно выступали железные остовы бигуди. Умеют же люди устраиваться везде, как дома.

А у нее, Риты, и дома вечный бардак, даже если она уже неделю, как из рейса. Вот нет у нее таланта уют создавать, хоть ты тресни. Зато такие вот дамы, точно африканские царьки или южноамериканские диктаторы, умеют везде устраиваться с комфортом. Только тычут сытым пальцем окружающим: «то подай, это принеси, тут сделай.» И живут припеваючи.

«Девушка, что за безобразие! Это возмутительно! Уже полчаса Вас дозваться не можем,» – манерно начала дама. За ее спиной маячил надоедливый отпрыск. Рита мгновенно почувствовала себя виноватой во всех грехах служанкой, несмотря на наработанный на службе гонор. Огрызаться она не стала. Себе дороже. Такая цаца наверняка нажалуется во все инстанции. Они это любят.

«Что у Вас?» – деловито осведомилась она.

«У нас?» – подняла брови-ниточки пассажирка. – «Это у Вас. Идемте.»

Она повелительно махнула рукой и выплыла из тамбура. Рита поплелась следом.