Грибоедов

Во дворе послышался голос, звавший князя Меликова. Это кондитер, личный поставщик Манучер-хана, прибежал именем дяди умолять молодого человека, пока есть время, воспользоваться свободным путем. Видя, что тот колеблется, памятуя о своей службе России, посланец главного евнуха стал предлагать убежище у себя или в соседней армянской церкви и всем членам посольства. Он уверял, что в городе творится что-то неслыханное, к кварталу стягивается новая толпа, но теперь не из лавочников, черни и мальчишек, а из снабженных огнестрельным оружием ожесточенных фанатиков; необходимо немедленно бежать. Грибоедов только пожал плечами — вот совет, достойный кондитера! Тот, кто побывал на войне, знает, что даже поголовная гибель всего личного состава не избавляет полк от позора, если его знамя попало в руки врага. А тут над головами осажденных развивался государственный стяг. Нечего и думать оставить его. Грибоедов никогда бы не осмелился показаться на глаза друзьям, сохранив жизнь ценой чести своей и чести родины. Меликов, одушевленный мужеством посла, к тому же зятя грузинского князя и генерала, который сжил бы со свету юношу за проявленную трусость, отказался последовать за кондитером, и тот исчез, сожалея о бесполезности своих настояний.

Ужасные крики все приближались; вооруженная толпа снова ворвалась во двор. Теперь ее цель могла быть только одна — убийство европейцев, другой причины не было. Казаки начали стрелять боевыми зарядами, проявляя неколебимое стремление спасти своего начальника. Но силы были неравны, и они медленно отступали к последнему двору.

Члены посольства собрались у комнат Грибоедова. Аделунг выразил надежду, что, может быть, им на помощь придут войска. Грибоедов покачал головой: Тегеран маленький город, четверть часа шагом из конца в конец, дворец шаха и казармы его гвардии расположены поблизости — если бы их хотели спасти, помощь давно бы пришла. Одно из двух: или Фетх-али-шах сам подбил народ на нападение, или он заперся у себя в гареме, опасаясь, как бы ненависть тегеранцев не обратилась и против него. Но зачем ему нужна смерть российского посланника? Грибоедов лучше других сознавал, что Нессельроде не пожелает развязать новую войну с Ираном, даже если посольство будет целиком вырезано; и Паскевич не сможет отомстить — у него нет ни прав, как у Ермолова, ни сил, оттянутых на турецкий фронт. Неужели шах решил воспользоваться благоприятным моментом? Но для чего? Мирзу-Якуба уже убили, состояние его возвратилось в казну, а питать недобрые чувства лично к Грибоедову шах не должен, ибо не за что. Убийством посла он не сэкономит оставшиеся куруры, скорее придется платить еще больше.

Аллаяр-хан? Он может ненавидеть Рустем-бека, но против него не надо поднимать мятеж, достаточно было бы удара ножом на улице. Грибоедов, правда, опозорил его, добившись Туркманчайского мира, но разгром русского посольства не смоет этот позор — уж хоть извинений и наказаний виновным за гибель посла император, несомненно, потребует, и Персия не сможет в этом отказать — у нее тоже нет сил на новую войну. Хочет ли Аллаяр-хан быть посаженным на кол?

Англичане? Их не было в Тегеране, и это сразу показалось Грибоедову странным. Но неужели они пытались таким наивным образом доказать свою непричастность к антирусскому выступлению, когда весь мир знает, что у доктора Макнила и Дж. Уиллока есть в столице и гареме шаха сотни надежных связей? Уиллок, кажется, даже детей имеет, прижитых от местных армянок. Отсутствие в городе не даст им ни малейшего алиби. Да и зачем им восстание? В 1805 году англичане попросту отравили наполеоновского посланника в Иране Ромье — конечно, доказать ничего не удалось, но общественное мнение обвиняло их открыто. А лет десять назад уже иранский посланник в Индии был убит в случайной драке — не придерешься. С какой стати они изменили бы образ действий? Ведь возмущение черни — палка о двух концах. Почувствовав вкус крови, чернь может когда-нибудь обратиться против других врагов. Уверены ли англичане, что никогда не поссорятся с Ираном?

Казаки почти очистили от толпы двор, усеянный телами защитников и нападающих. Но толпа просто изменила тактику: озверевшие фанатики с остановившимися взглядами и страшными взлохмаченными бородами взобрались на плоские крыши и начали пробивать их кинжалами и прикладами. Необожженный кирпич долго не выдержит…