«Мои тетради были свалены в кучу на столе, тут же находилась стопка исписанных листков. Я начал читать и постепенно так погрузился в мир прежних поэтических грез, другого сравнения подобрать не могу, что существующая действительность уже не так сильно напрягала меня. Да, только в творчестве я мог найти утешение! Я понял это, едва начав читать свои стихи. Это был особый мир, который мог примирить, мне кажется, с чем угодно.
«Никаких задач не ставить
И писать, что хочется!
Душу звонкую прославить,
Избежать пророчества…
На земле стоять, закинув
В восхищеньи голову.
Видеть небо…», – бегло, но жадно читал я.
И тут же в нетерпении перевернул страницу, словно хотел быстрее нахвататься энергии своих стихов, наполниться ею до отказа.
«Тревожит что-то. Я пишу, что вижу:
Кленовый лист упал к моим ногам.
В огромных лужах ветер воду лижет,
И дождь бежит по выпуклым зонтам.
Осенний вечер выбелен туманом…»
И снова я, не дочитав, перевернул лист. Какое-то смутное беспокойство охватило меня.
«Сначала! Чистую страницу
Открою. Что писать?
Что мне в забвеньи будет сниться…
Но не смогу назвать
Словами этот странный холод
Восторга и тоски,
Неутоленный страстный голод
Моей души…»
Я снова не дочитал. Чем больше я вникал в свое творчество этого периода, тем сильнее меня охватывало волнение. Мне вдруг подумалось, что уже тогда, то есть сейчас, я подсознательно знаю свою судьбу. И в стихах прятался глубокий смысл происходящего со мной, словно в них были зашифрованы ответы на какие-то ключевые вопросы. Но истина ускользала от меня».
Никаких задач не ставить, и писать, что хочется.
Душу звонкую прославить, избежав пророчества.
На земле стоять, закинув в восхищенье голову.
Видеть небо. И отринув возраст, верить молодо
в жар любви и нежность сердца, в верность бесконечную.
Знать – всегда раскрыта дверца в вечность. И беспечною
ласточкой влетать с весною в души приоткрытые.
И всегда во всем собою оставаться… Срытые
покидать дома без грусти. Избежать пророчества,
улыбаясь… И отпустит душу одиночество.
«Тревожит что-то… Я пишу, что вижу…»