Григорий Распутин: правда и ложь

Григорий Ефимович не хотел надолго задерживаться в Петрограде. Лишь забота о царской семье удерживала его в городе. Кроме того, несмотря на болезнь, он сразу же начал принимать посетителей, нуждавшихся в его помощи. Благо теперь у него была своя квартира, и ему уже не приходилось никого стеснять непрерывным потоком просителей. Вот что пишет генерал Глобачев: «Обстановка квартиры среднемещанского типа, даже скорее бедная. Ежедневно у дверей его квартиры по утрам толпился бедный люд, и каждому он давал пособия, кому рубль, кому два, а кому и три. Семья его вела образ жизни скромный, но, по-видимому, ни в чем не нуждалась. В течение почти целого дня его посещали лица, принадлежавшие к разным слоям общества и разного служебного и общественного положения. Одни здесь бывали из-за личных симпатий к Распутину, другие ища его протекции, третьи просто в надежде набить около него карман» [219].

Какое-то время после ранения Распутин не мог лечить людей. Сначала он даже плакал по этому поводу, извиняясь перед людьми, жалея их. Иногда в предчувствии надвигающегося на страну кошмара он отказывался приходить к больным, говоря: «Может, Бог возьмет его теперь, чтобы уберечь от будущих грехов…»

В это время он занимается в первую очередь благотворительностью. Люди приносят ему огромные деньги в благодарность, и он принимает и раздает их, не глядя и не считая.

Варламов подчеркивает: «Дела, которые брался проводить Распутин, делились на две резко различные категории. Одни из них касались устройства судьбы сравнительно маленьких людей: выдачи им пособий, увеличения получаемой пенсии, продвижения на службе в ее низших степенях. По отношению к таким людям он, в большинстве случаев, ограничивался снабжением их короткими записками к знакомым и незнакомым ему высокопоставленным лицам. Записки эти, неизменно начинавшиеся со слов „милай, дорогой“, для некоторых лиц — увы! — имели такую обязательную силу, что снабженные ими просители были обеспечены в удовлетворении своих ходатайств» [220]

.

Некоторым он давал записки к разным министрам. Hа восьмушке простой бумаги он ставил сверху крест. Затем следовало: «Милой, дорогой, сделай ей, что просит. Несчастна. Григорий». Или: «Прими, выслушай. Бедная. Григорий». Одному было написано: «Милой, дорогой, прими его. Хороший парень. Григорий».

Вряд ли искажал положение вещей жандармский генерал Спиридович, когда красочно описывал «приемную» Распутина: «В квартире Распутина (Гороховая, 64), в его приемной, с утра толпилось много народа. Люди всяких званий. Больше всего дам. Бывали священники, иногда даже офицеры, очень молодые. Много несчастных.

Распутин выходил в приемную и обходил просителей. Расспрашивал, давал советы, принимал письменные просьбы, и очень участливо, внимательно. Иногда шарил у себя в карманах и совал просительнице деньги. Одна интеллигентная женщина жаловалась, что муж убит, пенсии еще не вышло, а жить не на что. Помогите, не знаю, что делать. Распутин зорко смотрит на нее. Треплет свою бороду. Быстро оборачивается, окидывает взглядом просителей и хорошо одетому господину говорит: „У тебя деньги ведь есть, дай мне“. Тот вынимает из бокового кармана бумажник и дает что-то Распутину. Посмотрев, Распутин берет просительницу за плечи. „Ну, пойдем“. Проводит ее до выходных дверей. „На, бери, голубушка, Господь с тобой“. Выйдя на улицу и посмотрев, что сунул ей Распутин смятым, она насчитала пятьсот рублей» [221].

Симанович будет наговаривать на Распутина, будто тот накопил большой капитал. Но вот что пишет по этому поводу Э. Радзинский, которого все-таки никак нельзя упрекнуть в симпатиях к старцу: «Ничего он не скопит, ничего после себя не оставит. Шальные деньги будто жгут ему руки — он их пропивает или раздаривает, лишь совсем немного отсылает в Покровское, на свое небогатое хозяйство» [222]

.

Впрочем, никаких денег Григорий Ефимович не пропивал — за все платили другие, в особенности Джунковский, стремившийся споить Григория Ефимовича. На эти деньги Распутин кормил и угощал всех, с кем беседовал по ночам о Боге. Белецкий, свидетельствуя перед 13-й Комиссией, говорил о том, как однажды вместе с другими думскими он пытался подкупить Григория Ефимовича: «Не зная особенностей его натуры, мы хотели войти к нему в доверие при помощи подачек».

Впрочем, Симанович говорил о распутинских «капиталах» скорее не из желания очернить Распутина, а желая угодить 13-й Чрезвычайной комиссии, которой страшно боялся. К тому времени Распутин был уже мертв, и Симанович, по всей вероятности, не считал большим грехом наговаривать на человека, перед которым ранее искренне преклонялся и которому был обязан жизнью и здоровьем своего сына.