Григорий Ефимович писал Феофану в ту пору: «Ежели я огорчил, помолись и прости: будем помнить хорошую беседу, а худую забывать и молиться… А все-таки бес не столь грех, а милосердие Божие боле. Прости и благослови как прежний единомышленник. Писал Григорий».
Но ответа Григорий Ефимович не получил. Феофан возненавидел Распутина. Внешним поводом для этой ненависти стало то, что Феофан видел, как Григорий охотно общается с женщинами и при этом мало церемонится, общаясь с ними так же запросто, как с мужчинами. Была задета самая уязвимая, самая болезненная струна души епископа Феофана.
И обвинение против Распутина, которое было подброшено Феофану, естественным образом касалось женщины. К нему, сторонившемуся обычно женщин, на исповедь пришла женщина, которую он не мог не принять. Она «открыла» епископу «дурное поведение» сибирского старца. История была нелепая, явно сфабрикованная, но епископ Феофан, и мысли не допускавший о лжи на исповеди, поверил ей и в нарушение тайны исповеди рассказал об услышанном императрице и синодальным митрополитам. Позднее женщина та покаялась в клевете, в том, что ее подкупили, но дело было сделано. Григорий Распутин в своем дневнике писал: «Тяжелые переживаю напраслины. Ужас что пишут, Боже! Дай терпения и загради уста врагам! Или дай помощи небесной, то есть приготовь вечную радость твоего блаженства»[136].
Тяжело жить с такими врагами, какие были у Григория Ефимовича. Даже «цари» не могли защитить его от князей Церкви. Отныне в Распутине надлежало видеть все в дурном свете. Матрена Распутина писала: «Когда отец ходил плохо остриженный, ему пеняли за это. Когда подстригся с претензией на тщательность — снова ругали. Когда мазал сапоги дегтем, были недовольны, когда капал на бороду духи, стыдили в глаза и за глаза. Когда принимал посетителей в поддевке, был плох. Когда оделся для этого в белую рубаху, обвинили в гордыне. Все не так…»
Игумен Серафим (Кузнецов), автор книги «Православный царь-мученик», так пишет о том, что произошло между Григорием и Феофаном: «Впоследствии у Григория Распутина с епископом Феофаном вышли неприятности, последний ставил в вину Григорию Распутину то, что якобы ему одна какая-то женщина открыла на исповеди неблагопристойное поведение старца Григория. Епископ Феофан и здесь показал свою неопытность духовную, на слово поверил этой женщине, которая, впоследствии оказалось, все это придумала; но это еще ничего, он доложил царице, что ему на исповеди такая-то открыла нехорошее по отношению поведения Григория. Каково же было глубоко верующей императрице слышать от своего духовника то, что ему было открыто на исповеди! Значит, сегодня он будет говорить одно, завтра — другое <…> Этим своим поступком, недопустимым для духовника, он решительно оттолкнул от себя так преданную доселе духовную дочь — царицу, которая чуть-чуть совершенно не потеряла веры в подобных епископов-духовников <…> отказ от своих слов, сказанных на исповеди епископу Феофану, женщины укрепили убеждение царицы по отношению своего духовника епископа Феофана и Григория Распутина. Впоследствии ей казалось, что все то, что пишут и говорят про Григория, все это по зависти клевещут на него и трудно было ее в этом разубедить»[137].
Феофан тем не менее бросает в адрес Григория самое страшное обвинение, которое могла сделать церковь: Распутин находится в состоянии духовной прелести. Иными словами, он прельщен дьяволом и служит ему, его силою творя чудеса. Обвинение это не ново, и звучало оно некогда в адрес Иисуса Христа, которого обвиняли в том, что отец Его — сатана и что Он силой дьявола совершает чудеса.
Феофан идет лично жаловаться на Распутина царице. Он хочет, чтобы она, по крайней мере, не слушала советов Распутина относительно невступления России в войну. Но та, выслушав его внимательно, сказала Феофану с сожалением, что тот совершенно не понимает ни ситуации в стране, ни ее, ни Распутина. Феофан с ужасом понимал, что тонкая ниточка, которая связывала его с царицей, была им же самим порвана. Она отказалась иметь его своим духовником. И этого Феофан не мог простить ни ей, ни тем более Распутину. Интересно, что вскоре после этой встречи к нему пришел Распутин, чтобы мириться.
Радзинский пишет: «И мужика епископ тоже не понял. Григорий враждовать не любит, он готов унижаться — только бы примириться с добрым, наивным Феофаном. „Распутин упал мне в ноги, просил простить…“»[138].
Но Феофан выгнал его и велел никогда более не приходить.