«…Весь жизненный путь Николая II отмечен неумолимым роком, – писал князь Феликс Юсупов. – И не только на внешних событиях жизни и царствования Государя, но и на [6]душе как бы лежала печать обречённости. Могла ли у человека, смиренно покорившегося своей судьбе, развиться твёрдая воля и непреклонная решимость, не знающая колебаний и отступлений? И не зародились ли в его душе сомнения в те дни коронационных празднеств, когда торжественный путь молодого Царя, приехавшего в древнюю столицу получить благословение Церкви на свою державу, было покрыто изуродованными трупами его подданных, погибших в нечаянной и жуткой катастрофе Ходынки?»[7]
Но был ещё один случай – странный эпизод, названный кем-то «мистическим ужасом». Об том вспоминали позже и Шульгин, и Головин, и даже Родзянко.
Произошло же вот что. Как-то ранним мартовским утром, незадолго до открытия очередного заседания II Государственной Думы, в номере гостиницы «Европейская» раздался телефонный звонок. Трубку поднял вновь избранный председатель Думы Ф. А. Головин.
– Слушаю вас…
– Прошу прощения, уважаемый Фёдор Александрович. Барон Остен-Сакен. Произошла катастрофа…
По мере того, как думский глава выслушивал начальника охраны Таврического дворца, лицо его, ещё минуту назад такое безмятежное-сонное, становилось багровым. Как стало известно, случилось серьёзное происшествие: в зале заседаний Думы… рухнул потолок.
«Картина была потрясающая, – вспоминал Головин. – Вся штукатурка, толстая и тяжелая, рухнула с высоты восемнадцати аршин (двенадцати метров), поломав и исковеркав по дороге люстры. Она легла двумя громадными пластами на левую и правую стороны полукружья с пюпитрами членов Думы. Если бы эта катастрофа случилась несколькими часами позже, то убитых и изувеченных членов Думы была бы масса. Судя по тому, чьи пюпитры были разбиты, можно предположить, что уцелели бы те члены Думы, которые сидели в центре, а более всего пострадали бы депутаты, занимавшие места на флангах».
Произошло это… 2 марта 1907 года – ровно за 10 лет до настоящей Катастрофы.
Известный думский лидер правых Василий Шульгин, рассказывая об этом позже, подведёт жирную черту: [8]
В чём кроется трагизм последних Романовых? Быть может, в полной несхожести характеров Александра III и его сыновей? Иль всё-таки в той самой «революционной ситуации», к которой после смерти Александра оказался не готов ни один из Романовской династии? Возможно, не умри так рано изощрённый в интригах ещё не старый император, всё сложилось бы совсем иначе, и «на обломках самовластья» не пришлось бы вписывать чьи-то имена. Наверное, так оно и было бы – что, однако, далеко не факт.
Складывается впечатление, что Николаю действительно было далеко до своего именитого отца-«миротворца». Хотя я могу и ошибаться. Зато Сенека – нет. Сенека ошибся лишь единожды – когда взрастил Нерона – дитя, сумевшего сгубить взрастившего его…