Григорий Шелихов

Превосходно (англ.) ** Обязательное условие (лат.).)

Две недели пролежал Григорий Иванович в красной гостиной

державинского дома, борясь со смертью, притаившейся в натруженном

сердце. Гаврила Романович, получив вечером того же дня через Аристарха

представление о разыгравшихся на половине Ольги Александровны событиях

и уверясь, что они ничем не угрожают его личным отношениям с Зубовым,

окружил своего сибирского дружка внимательным уходом.

Две недели от постели Шелихова не отходила ни на шаг определенная

Аристархом в сиделки кружевница Варька, и сам Аристарх не упускал

случая в каждую свободную минуту проведать больного. Ежедневно, иногда

и дважды на день, к нему захаживал Гаврила Романович, урывая минуту от

дел и гостей, не переводившихся в его хлебосольном доме.

- Лежи, лежи да помалкивай, Григорий... отдышишься, будет время -

поговорим ужо... Я скажу Аристарху бруснички тебе подать, - с

добродушной улыбкой торопливо бросал Гаврила Романович и исчезал на

призывные звуки роговой музыки, доносившиеся до постели Шелихова.

В конце второй недели, когда Григорий Иванович начал уже

вставать, к державинскому дому неожиданно и без приглашения подъехал

сэр Роджерсон.

- Сидяйте, сидяйте, капитан, - дружески остановил он вставшего от

окна навстречу ему морехода, - я хотел проверять, как ви здороф, и

приекал... дать вам совет на дальши жить... Я нашел у вас сериозни

беспорядок - еще один такой пароксизм и ви будете плавайт в безвестни

океан... Виски, джин ни-ни! Плавайт Америкэн - ни-ни!

После вторичного и последнего осмотра Роджерсон разрешил Шелихову

приступить к делам.

- Какое, ах, какое здоровье поглотила ваша жизнь! - сказал

англичанин, прощаясь со своим случайным пациентом и помахивая без

всякого смущения связкой драгоценных шкурок белых песцов, поднесенных

ему мореходом в благодарность за лечение и правдивый, как он сам

смутно чувствовал, хотя и бесполезный прогноз.

Вечером того же дня к Григорию Ивановичу забрел, не зная, куда

себя девать от скуки, Державин. Жизнерадостный поэт после смерти жены

не любил оставаться один. Гостей в этот вечер не было, он и решил

навестить Шелихова.

- Наконец-то выдался свободный часок поговорить о планах твоих,

Григорий Иваныч... С Платоном Александровичем, слышал я, ты все

уладил. Пригодилась нить путеводная, которую я тебе в руки вложил, -

говорил Гаврила Романович, заметно напирая на собственное "я". -

Поедешь теперь в Иркутск, положив Америку в карман... Помнишь, обещал

я тебе, Григорий, все получишь, чего душа твоя пожелает? На мое и

вышло... Ну, расскажи-ка, расскажи, что от жмота молодого выцарапал...

Ох, тяжел Платон Александрович, хуже гостинодворского лабазника...

Таврический князь, покойный Григорий Александрович Потемкин, перед

этим поистине водопадом щедрот изливался...

- Ничего не достиг я, Гаврила Романович... Читайте, вот! - и

Шелихов подал Гавриле Романовичу извлеченную из кармана висевшего на

кресле камзола тетрадь американского устроения, с наложенной поперек

резолюцией Зубова.

- "По вы... высочайшему повелению... пред... предлагаю... ут...

вердить", - еле разбираясь без очков, читал Державин. - Ишь, кутенок,

сколь много на себя берет, силу, верно, чувствует... Скажи пожалуйста,

как уверен, - ворчал, качая головой, Державин, но остался верен

основному правилу своей жизни и с улыбкой сказал: - Не будем судить

промысел божий, Григорий Иваныч, нам что... наша изба с краю...

Помнишь, ежели читал, стих мой "Вельможа"?

А ты, второй Сарданапал,

К чему стремишь всех мыслей беги?

На то ль, чтоб век твой протекал

Средь игр, средь праздности и неги?

Чтоб пурпур, злато всюду взор

В твоих чертогах восхищали,

Картины в зеркалах дышали,

Мусия, мрамор и фарфор?

Читая свои стихи, он их по моде времени почти что пел...

- Не любит Платон Александрович виршей моих - по сей день

"Водопад" забыть не может. Страсть ревнует он Потемкина! - и голосом,

натужным от возбуждения, Гаврила Романович продекламировал пышную

строфу, где было сказано о Фирсе. В этом Фирсе, сиречь Терсите,

прославленном лгуне и трусе "Илиады", Зубов, захвативший власть,

принадлежавшую Потемкину, якобы узнавал себя.

...Алцибиадов прав! - И смеет

Червь ползать вкруг его главы?

Взять шлем Ахиллов не робеет,

Нашедши в поле, Фирс? - увы!..

- Во-о, то-то и оно, Гаврила Романович! - живо откликнулся

мореход, неожиданно обнаруживая способность к пониманию литературных

выпадов Державина против зла, просачивавшегося через все поры народной

жизни. - Все у нас в Фирсовых руках... лучше от них подале стоять и

милости ихней не искать, не то они и Америку мою к своим рукам

приберут, руки у них загребущие...

Державин, раскрывши рот, изумленно глядел на Шелихова.

- Опять ты ересь порешь, Григорий Иваныч... Чужой кто услышит, по

головке не погладит за этакие речи... А ты подумал про отечество свое,

Русь-матушку, державу российскую? Сойдете вы на вольный берег, двести,