Григорий Сковорода

И действительно, только в двух диалогах, написанных Сковородой в Гужвинском лесу, – «Наркисс» и «Асхань», имеется почти полторы тысячи «библейских песчинок», то есть в среднем по четырнадцать на одну страницу современной печати. А в целом в произведениях Сковороды их около семи тысяч. Практически все они взяты из так называемой Елизаветинской, или Синодальной, Библии, печатавшейся в 1751-м и 1758 годах. Лишь несколько раз философ пробовал переводить Библию сам, как, например, в диалоге «Беседа, нареченная двое», где он приводит собственную версию одного стиха из Первого послания святого апостола Павла к солунянам: «Все испытывайте, хорошего держитесь». Очевидно, синодальный перевод этого стиха («Вся же искушающе, добрая держите») чем-то не устроил Сковороду. Из этого следует, что «символический мир» Сковороды – это прежде всего церковнославянская Библия. Именно ее философ сделал «ключом понимания» реальности. Конечно же, он прекрасно знал и латинскую Библию – Вульгату. Например, в диалоге «Потоп змиин» Душа, имея в виду фразу из Книги Исход «столпом облачным», спрашивает: «Для чего же в римской Библии читают 'in columna nubis', сиречь «в столпе облачном», а не читают 'in turri nubis'?» А Дух отвечает на это: «Преткнулся толковник». Но в любом случае, к Вульгате Сковорода обращался редко. То же самое касается и греческой Библии – Септуагинты, а в еще большей степени – упоминавшейся иногда «еврейской Библии». Когда-то давно, а именно в 1817 году, Густав Гесс де Кальве в своих воспоминаниях о Сковороде писал, что философ всегда носил в своей дорожной сумке «еврейскую Библию». Затем эту легенду повторяли и другие, а еще чаще говорили, что Сковорода носил с собой Библию славянскую. На самом же деле ничего такого не было. Имеющиеся в произведениях Сковороды пояснения еврейских слов и фраз могли быть взяты или из специального приложения к той же Елизаветинской Библии, или из словарей (философ пользовался ими даже во время своих путешествий степями Слобожанщины). Не носил он, конечно же, и Елизаветинской Библии, которую цитировал тысячи раз, – слишком уж тяжелым был этот фолиант, чтобы быть спутником в далеких странствиях. Эту книгу он мог читать, когда останавливался в монастырях, у знакомых священников и еще где-либо. Но вполне очевидно, что, выстраивая свои любимые «симфонические» вереницы библейских фраз, которые, как когда-то писал Измаил Срезневский, такие непонятные, но при этом такие прекрасные, когда их постигнешь, Сковорода полагался на собственную память. Не случайно почти половина приведенных им цитат из Библии в той или иной степени не точны, а то и просто пересказаны. Размышляя о природе вещей, философ обращался почти ко всем книгам библейского канона, но чаще всего – к псалмам Давида. Псалмы, которые он хорошо знал еще с детства, он цитирует примерно тысячу триста раз. Поэтому, когда Арсений Тарковский назвал Сковороду «государем Псалтыри», он не погрешил против истины. Да и вообще, тексты Ветхого Завета упоминаются в произведениях философа гораздо чаще, чем новозаветные. Такую особенность «сковородиновской Библии», наверное, можно объяснить прежде всего символической манерой мышления и письма нашего философа – Ветхий Завет, ясное дело, куда более предрасположен к символическому истолкованию, нежели евангельская история…

Из Гужвинского леса Сковорода наведывался в Харьков, бывал в Бабаях в гостях у своего ученика Якова Правицкого, а также у местного помещика Петра Щербинина. Но, видимо, чаще всего он посещал Розальйон-Сошальских, славившихся своим гостеприимством. Говорят, что возле села Бугаевка, где располагалось одно из их имений, на дороге стоял столб с надписью: «Люди добрые, все, кто едете, заходите к нам в гости». Самый младший из братьев Сошальских – Алексей Юрьевич – прекрасно образованный человек и к тому же предпочитавший одиночество, как и наш философ, будучи однажды в Бабаях, пригласил его к себе на Купянщину, в село Гусинка. И вот, с начала 1770 года Сковорода живет уже в Гусинке, которая с тех пор станет одним из его любимейших пристанищ. Здесь, в Гусинке, у Сошальских был большой дом, стоявший на берегу реки посреди красивейшей липовой рощи, хотя, когда на дворе стояла весна или лето, Сковорода предпочитал помещичьей усадьбе пасеку, находившуюся неподалеку в Черном лесу. Отсюда, в мае того же года, вместе с Алексеем Розальйон-Сошальским, Сковорода ездил в Киев. Здесь он три месяца провел в Китаевской пустыни, где его радушно принял Иустин Звиряка. Философ жил здесь как у Христа за пазухой: уютная келья, дружеские споры с отцом Иустином о том, как следует понимать Бибилю, прекрасная природа… Наверное, это было похоже на картину, изображенную Павлом Тычиной в его симфонии «Сковорода»: