Григорий Сковорода

Пожив какое-то время в Троицком монастыре, Сковорода снова вернулся в милую его сердцу Гусинку, а в 1771–1772 годах принял дружеское приглашение бывшего острогожского и харьковского полковника Степана Тевяшова и поселился в Острогожске и в слободе Таволжской. Здесь, на берегах Тихой Сосны, «чистые музы» были к нему особенно благосклонны – за относительно небольшое время он сумел написать сразу шесть философских диалогов: «Беседа первая», «Беседа вторая», «Разглагол о древнем мире», «Разговор пяти путников об истинном счастии в жизни», «Кольцо», «Алфавит, или Букварь мира» – ровно четверть из написанного им за всю жизнь. Персонажами этих диалогов философ сделал и самого себя, и своих тамошних приятелей, в частности коллежского регистратора Афанасия Панкова и художника Якова Долганского. Собственно говоря, диалоги Сковороды – это не что иное, как одетые в яркое барочное убранство реальные беседы философа со своими друзьями. В этих диалогах есть все: и напряженное течение мысли, ибо в них разворачивается настоящая драма идей, и яркие характеры персонажей, и игривые сценки-интермедии, и бытовой и психологический колорит. Эти диалоги можно легко ставить на сцене, так же как когда-то ставили в Риме «сократовские» диалоги великого Платона.

Наверное, самым ярким из острогожских диалогов Сковороды является «Алфавит, или Букварь мира». Недаром же на своем самом известном портрете философ держит в руках книгу под названием «Алфавит мира». Именно в этом произведении он подробнейшим образом проанализировал свой парадокс «неравного равенства», изобразив человека в образе «сосуда», наполненного божественным бытием. «Бог, – говорит Сковорода, – богатому подобен фонтану, наполняющему различные сосуды по их вместимости. Над фонтаном надпись сия: «Неравное всем равенство». Льются из разных трубок разные струи в разные сосуды, вкруг фонтана стоящие. Меньший сосуд менее имеет, но в том равен есть большему, что равно есть полный». Таким образом, в противовес популярному просветительскому лозунгу: «Все люди равны», Сковорода утверждает: «Все люди разные». Это и есть та бездонная метафизическая пропасть, пролегающая между безбожным просветительским ratio и сковородиновским логосом. «И что глупее, как равное равенство, которое глупцы в мир ввести зря покушаются?» – риторически вопрошает Сковорода, имея в виду идеи просветителей. Наш философ, без сомнения, хорошо их знал: достаточно сказать, что в Харьковском коллегиуме стилистикой французского языка овладевали по произведениям Вольтера и Руссо. Впрочем, это кардинальное различие хорошо заметно не только в том, что касается идей, – оно не менее четко прослеживается и на уровне стиля. Сковорода словно чурается господствовавшего в европейской литературе XVIII столетия стиля, взлелеянного на принципах ясности, простоты и прозрачности. Он, как писал Николай Сумцов, был «гораздо крепче в выражениях, более красочен в примерах, с необычайной глубиной чувства, особенно уверенный и твердый в убеждениях, из-за чего его сочинения похожи на яркие искры, высекаемые твердой сталью». Не случайно людям, воспитанным на трудах французских просветителей, стиль Сковороды казался чуждым. Например, Иван Вернет говорил: его духовная музыка мне нравится, а вот то, что он писал стихами или прозой, я не воспринимаю: «не перенося загадочного стиля и запутанных мыслей господ мистиков, я не люблю блуждать мрачными лабиринтами метафизики, поскольку издавна привык к ясному и прекрасному стилю Сен-Пьера и к простым понятным размышлениям Локка и Кондильяка».

Тем временем стиль Сковороды-писателя – это сложная гармония, то самое непостижимое «единство вещей противоречивых» ("rerum concordia discors"), о котором писал когда-то его любимый Гораций. Он по-барочному щедро направо и налево рассыпает бесчисленные метафоры и символы, цитаты из Библии, греческих и римских классиков… Он легко, словно дитя, играет философскими и богословскими универсалиями, претворяя их в многозначительные метафоры… Он наполняет свои произведения яркими вкраплениями-примерами. Упомянем хотя бы чудесную басенку о котах из диалога «Алфавит мира»:

Кот из пчельника по давнему знакомству пришел в деревню к своему товарищу и принят великолепно. Удивлялся во время ужина изобилию.

– Бог мне дал должность, – сказал хозяин, – она приносит на дом мой в сутки по двадцать туш самых добрых мышей. Смею сказать, что я в деревне великим Катоном.

– Для того-то я пришел повидаться с вами, – говорил гость, – и осведомиться о счастии вашем, притом и ловлею позабавиться. Слышно, что у вас хорошие появились крысы.

После ужина легли спать. Хозяин во сне стал кричать и разбудил гостя.

– Конечно, вам страшное нечто во сне явилось?

– Ох, братец! Казалось, будто я утоп в самой бездне.

– А я ловлею веселился. Казалось, будто поймал самую чистую сибирскую крысу.

Гость опять уснул, выспался и проснулся. Услышал вздыхающего хозяина.

– Господин Катон! Ужель вы выспались?

– Нет! Я после сонного страшилища не спал.

– Ба! А для чего?