Третий конгресс Коминтерна открылся в Москве. В Большом театре, в 6 часов вечера 22 июня. Открылся, конечно же, вступительным словом Зиновьева, всеми силами пытавшегося объяснить причину полного провала наступательной тактики, выработанной на Втором конгрессе, за те десять месяцев, что прошли с его окончания. О чем делегаты, в отличие от большинства коммунистов Советской России, знали. Знали очень хорошо.
Следующий день работы конгресса, перенесенного в Андреевский зал Большого кремлевского дворца, принес нечто странное. Непонятное, необъяснимое. На трибуну вместо Зиновьева, которому и следовало в соответствии с объявленным накануне порядком выступить с отчетным докладом о проделанной ИККИ работе, поднялся Троцкий. С большой речью, произнесенной как всегда в театрально-пафосном стиле. Он явно узурпировал права и Зиновьева — открыть работу конгресса, и Радека — ему по решению ПБ предстояло выступить от имени РКП о тактике компартий во время революции. Троцкий не только выступил первым. Первым же заговорил о переходе к НЭПу. Защищая его, давая ему положительную оценку.
В тот же день, 23 июня, на вечернем заседании начались прения по речи Троцкого, занявшие и весь следующий день. Такой поворот событий породил среди делегатов слухи: а не означает ли происходящее скорую смену Зиновьева на посту председателя ИККИ Троцким?
Лишь на четвертый день работы конгресса Зиновьев смог отчитаться о деятельности ИККИ. Начал с рутинного: проведено 31 заседание, на которых обсудили 196 вопросов и среди них больше всего о положении в Германии — 21, в Италии — 12. Потом обобщил: «Мы должны были, с одной стороны, выправлять так называемые левые течения, обнаружившиеся в Германии, Италии, Англии, Америке... Одновременно мы вели... идейную борьбу с теми группами, которые были против использования парламентов». Поэтому, подчеркнул Зиновьев, вторым по важности вопросом стало соблюдение 21 условия, и позволявшее пребывание компартий в Коминтерне. А закончил данный раздел выступления такими словами: «Основная задача момента заключается в установлении еще большей связи с массами»257
. То есть тем самым призывом, который несколько дней спустя повторил в докладе Ленин, сделав его главным для всех компартий.Подкрепил Зиновьев свой лозунг конкретными примерами. Начал с самого сложного и опасного — с положения, сложившегося в компартии Италии, созданной всего лишь в январе 1921 года. Где лидер ее унитаристского крыла Д. Серрати выступил против требования разорвать с Итальянской социалистической партией. Той самой, взгляды которой привели к завершению движения, выразившегося осенью 1920 года в оккупации рабочими крупных предприятий Турина и других городов Севера. Установлении на них своего контроля в лице фабрично-заводских советов. Но ограничившихся чисто экономическими требованиями, так и не переросшими в политические. И вот теперь Серрати в случае неодобрения своей линии — союза с реформистами, всей итальянской делегацией грозит покинуть конгресс.
Вслед за тем Зиновьев остановился на положении в Германии. Вернее, на неудачной попытке начать 18 марта революцию. Немецкие коммунисты вынуждены были пойти на то лишь по настоянию Белы Куна, секретаря ИККИ, для того и присланного из Москвы. Попытке, сразу же провалившейся в Берлине, безрезультатно продолжавшейся несколько дней в маленьких городах Саксонии из-за того, что пролетариат страны не откликнулся на призыв Объединенной коммунистической партии Германии (ОКПГ) начать всеобщую забастовку.
Правда, Зиновьев умолчал о неблаговидной роли Куна, не пожелавшего прислушаться к мнению членов ЦК ОКПГ, созданной в декабре 1920 года. Заявивших и о слабости молодой партии, и о ее неготовности к вооруженной борьбе. Виновным в неудаче Григорий Евсеевич сделал председателя ОКПГ Пауля Леви, открыто высказавшегося против «бланкистской» тактики, навязанной Коминтерном, и потому вышедшего из партии в знак протеста.
Продолжая отчет, Зиновьев перешел к положению в других европейских компартиях. Также молодых, слабых, неопытных. В чехословацкой, не сумевшей направить в нужное русло мощное декабрьское движение пролетариата. Во французской, образованной в декабре 1920 года, но так все еще не сложившейся. Раздираемой собственными радикалами и реформистами.
Зиновьев подытожил: «Нет ни одной страны, где бы процесс раскола, объединения и очищения партий от оппортунистических элементов не имел места»258
.2 июля «ввиду болезни» Зиновьев вместо пространного, учитывавшего бы прения заключительного слова ограничился коротким выступлением. Попытался сосредоточить внимание делегатов на необходимости вести непримиримую борьбу против реформистов и центристов, а также и против левых радикалов, чьи призывы к преждевременным выступлениям представляют чрезвычайную опасность.