Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Спустя всего сутки в новом письме резкая перемена в тоне и содержании. Зиновьев — Сталину 31 июля: «Насчет проливной конвенции продолжаю иметь большие сомнения. В таком вопросе следовало бы по прямому проводу опросить и Троцкого, и нас. Что до немецких дел, то расхождение, конечно, не из-за того, что мы не понимали опасности немедленного боя. Этой опасности не было — напрасно Вы поверили болтушке Радеку...

Большой привет! Пишите хоть изредка. В очень ответственных делах хорошо бы, если дело терпит, советоваться по проводу. Надо обязательно и Вам попозже в отпуск съездить. Лечение здесь хорошее. Жму руку.

Вашего мнения по поводу разговора с Серго жду с нетерпением. Не примите и не истолкуйте это в другую сторону. Обдумайте спокойно».

Примиренческое, Зиновьев — Сталину от 6 августа: «Получили Ваше письмо после разговора с Серго. При свидании переговорим и, разумеется, найдем удовлетворительное решение. Разговоры о “разрыве” — это ж, конечно, от Вашей усталости. Об этом не может быть и речи».

Через три дня новый крутой перелом во взглядах, возврат к тому, о чем речь уже шла в письме Каменеву от 30 июля, хотя и не столь резко. Зиновьев — Сталину 10 августа: «У Вас сквозит недовольство, зачем говорили через Серго и с Ворошиловым. Они и Ваши, и наши ближайшие друзья. Вы сами не раз говорили на эти же темы. В Москве не раз подымались разговоры, но разговаривать было трудно из-за раздражительности Вашей. Мы давно уже недовольны, но нарочно решили в Москве: сначала отдохнем, пусть нервы отойдут, потом поставим вопрос».

Далее Зиновьев в том же письме переходил к ответам на вопросы Сталина: «Письмо Ильича. Да, существует письмо В. И., в котором он советует (XII съезду) не выбирать Вас секретарем. Мы (Бухарин, Каменев и я) решили пока вам о нем не говорить. По понятной причине: Вы и так воспринимали разногласия с В. И. слишком субъективно и мы не хотели вас нервировать». И добавил: «Существует группа ("тройка” — Ю. Ж. ), пишете Вы. Плохо существует. Об этом мы Вам не раз говорили и в Москве».

Затем Зиновьев перешел к тем вопросам, о которых речь шла не раз — о конвенции по черноморским проливам, об оценке Радеком положения в Германии, о смене редколлегии «Правды», об инструкторах ЦК по национальным делам. И лишь заключая это послание, Григорий Евсеевич вернулся к главному, что более всего заботило его:

«Ильича нет. Секретариат ЦК поэтому объективно (без злых желаний Ваших) начинает играть в ЦК ту же роль, что секретариат в губкоме, т. е. на деле (не формально) решает все. Это факт, который отрицать нельзя. Никто не хочет ставить политкомов (политических комиссаров, как писал Сталин — Ю. Ж. ). (Вы даже Оргбюро, Политбюро, пленум зачисляете в политкомы! ). Но действительное (а не фиктивное) существование "группы” и равноправное сотрудничество и ответственность при нынешнем режиме невозможны. Это такт. Вы поневоле (сами того не желая) ставили нас десятки раз перед совершившимися фактами... Отсюда — поиск лучшей формы сотрудничества...

О “разрыве” зря говорить. Его партия не допустит. Мы его не хотим. Максимум — отойдем в сторонку. Другого ядра нет. И оно вполне справится, если Вы захотите. Без Вас его себе мы не мыслим»³³⁷.

События в Германии прервали столь своеобразный обмен мнениями, в котором четко обозначился новый расклад сил: «Зиновьев, Бухарин и Каменев, отдельно — Сталин. Да, ядро партийного руководства, но уже расколотое.

Глава 12

12 июня 1923 года в Аяне, небольшом поселке на западном берегу Охотского моря, экспедиционный отряд Красной армии, возглавляемый заместителем командира 2-й Приамурской стрелковой дивизии С. О. Вострецовым, принял капитуляцию «Сибирской добровольческой дружины» — всего 340 штыков — генерал-лейтенанта А. Н. Пепеляева. В недавнем прошлом командира 1-й Сибирской армии Колчака, в начале октября прибывшего из Владивостока на помощь Временному Якутскому областному управлению — последнему на территории РСФСР белогвардейскому правительству.

О капитуляции Пепеляева центральные газеты сообщили несколькими строками, набранными петитом, хотя такое событие заслуживало иной подачи. Ведь только теперь с полным основанием следовало говорить: гражданская война в стране завершена. Все. Точка. И все же более важное, определяющее — экономика — оставляла желать лучшего.

Пройди партсъезд не в апреле, а осенью, Зиновьев смог бы порадовать делегатов большим, нежели скромные цифры, характеризующие весьма незначительный рост народного хозяйства.

— На пяти заводах Украинского треста сельскохозяйственного машиностроения выпустили 2 500 плугов, 1 500 борон, 770 сеялок.

— На Мариупольском металлургическом заводе пустили вторую домну, что позволило увеличить число рабочих с трех до пяти тысяч.

— После шести лет бездействия дала чугун домна Алапаевского завода.

— В Хиве начали работать семь хлопкоочистительных заводов...

Подобные сообщения вдохновляли, вселяли уверенность в то, что кризис